Триумф красной герани. Книга о Будапеште - [15]

– Господи Иисусе! – воскликнула она. – Ты здесь? Так я и знала!..»

Мальчишки с улицы Пала свой пустырь отстояли. Немечек умер.

А на следующий день оказалось, что все зря. На пустыре начинается строительство:

«– Здесь?

– Здесь. В понедельник придут рабочие, начнут копать… ров выроют… фундамент заложат…

– Как! – воскликнул Бока. – Здесь будут строить дом?!

– Дом, – равнодушно подтвердил словак, – большой, четырехэтажный… Владелец пустыря хочет строить здесь дом.

И ушел в сторожку».

Время действия в романе – 1902 год. Мальчики стратегии обсуждают, новые фуражки примеряют, на знамени клянутся, отправляют парламентеров и договариваются о видах оружия. Им здесь двенадцать-четырнадцать. К 1914-му как раз поспеют. И уж навоюются – до чертиков…

Императорская дача

В местечко под названием Гёдёллё, где находится старинный Королевский дворец, хорошо приезжать сразу после визита в Петергоф. Познавательно. И то и другое – императорские летние резиденции, но как видны различия эпох! Там – размах и имперская мощь, тут – уединение и уют. Там – феерия фонтанов и золотые статуи, сияющие так, что глазам больно. Здесь – часы под главным куполом, черепичная крыша да пара каменных львов. Без позолоты.

Неплохо бы выстроить цепочку Версаль – Петергоф – Гёдёллё. От семнадцатого века к девятнадцатому. От «короля-солнца» к «старшему чиновнику империи». Солнце, вставая над Францией, освещало обращенные к нему окна версальской спальни короля, и в спальне вставал Его Величество Король – истинное солнце государства. В Российской империи церемониала «lever du Roi», пробуждения монарха, не сложилось, но знаменитые фейерверки, петергофские иллюминации, в деле устройства которых, по замечанию английского путешественника, «русские перещеголяли все европейские народы», тоже могли произвести впечатление на кого угодно.

Гёдёллё на этом фоне – просто образец скромности. Дворец, преподнесенный Францу Иосифу и Елизавете в качестве коронационного подарка в 1867 году, не был даже специально для них построен. Он был возведен еще в середине XVIII века для Антала Грашшалковича, советника императрицы Марии Терезии, и к моменту дарения пребывал в том неудобном для архитектуры столетнем возрасте, когда любое здание уже кажется старым, но еще не обязательно старинным.

Бытовые условия, инфраструктура, сама эстетика дворца соответствовали временам пудреных париков и французской «Энциклопедии», а никак не железных дорог, пара и телеграфа. «Вторичная недвижимость», как сказали бы сейчас.

Двухэтажное здание под черепичной крышей имеет все полагающиеся опознавательные знаки стиля барокко, так хорошо соответствующего дворцово-имперской тематике: восьмигранный купол высок и строен, хитрых очертаний фронтон украшен гербом, четыре пары колонн при входе. Испытывает ли посетитель Королевского дворца в Гёдёллё благоговение? Не очень… Восторг? Вряд ли… Державинская строчка про «великолепные чертоги» не подходит к этим интерьерам, хотя и картины в золоченых рамах висят по стенам и сияющие люстры спускаются с потолка.

Дело, как видно, не в наборе предметов, а в том, как эти предметы, и залы, где они расположены, и комнаты, эти залы окружающие, использовались их хозяевами. Стоит оглядеться по сторонам, войдя в очередное дворцовое помещение с бледно-лиловыми стенами и фиолетовыми занавесями, и становится ясна разница между Версалем и Петергофом – с одной стороны, и Гёдёллё – с другой, между «старым порядком» и XIX веком.

Те резиденции целиком, сверху донизу – напоказ. На публику. Жить в них сложно. Они и строились не столько для жизни, сколько для репрезентации абсолютной власти и абсолютного – на равных с солнцем – могущества. В тех дворцах не было даже туалетов, как и любых помещений, где августейшие особы могли бы остаться в одиночестве.

Замечательны жалобы Екатерины II, которая не может в собственном дворце навестить собственного же фаворита князя Григория Потемкина без того, чтобы этот визит не остался незамеченным десятком слуг: «Я искала к тебе проход, но столько гайдуков и лакей нашла на пути, что покинула таковое предприятие»[18]. Более того, судя по ее письмам, придворные дамы не отказывали себе в удовольствии полюбоваться украшениями государыни и в ее отсутствие посещали «бриллиантовую комнату», что, казалось бы, противоречит всем нормам и порядкам.

Чтобы оценить сдвиг, произошедший в европейской культуре между временами Петергофа и Гёдёллё, смотреть надо не на картины в золоченых рамах и не на обитые бархатом кресла. А, например, на двери.

В больших императорских резиденциях, в том же Петергофе, в Царском Селе, в Зимнем дворце, двери – еще одна декоративная деталь. Они торжественны, нарядны, украшены золотыми орнаментами и – главное! – вечно распахнуты настежь. Они не столько отгораживают друг от друга разные помещения, сколько связывают их между собой, делая все здание проницаемым, все – обозреваемым, все – до спальни монарха, до «бриллиантовой комнаты» императрицы – выставленным напоказ.

Может быть, как раз потому такие дворцы так легко и непринужденно превращаются в туристические объекты, что перед экскурсионными группами дворец продолжает играть ту самую роль, ради которой и был создан: показывает себя, блистает, ослепляет, ошеломляет и принимает знаки восхищения. Раньше лицезрели его придворные да иностранные послы, а теперь местные да иностранные туристы – не велика и разница.