Тристан, или О любви - [5]

Достаточно поводов, чтобы дуться.

— Пан Хиле считает, что наш дом в скором времени прославится. И, по его словам, я тому немало способствовал, хотя и невольно. Вот он и позвал меня пропустить стаканчик.

— Вполне в твоем стиле, помогаешь кому ни попадя, а в магазин сходить тебя не допросишься, — сказала жена и хлопнула дверью.

Геленка подняла голову от уроков и посмотрела на отца со смешанным чувством строгости, огорчения и легкой жалости.

— Смотри, — сказал он, погладив ее по головке, — учись хорошенько, будешь когда-нибудь помогать по дому лучше меня.

Геленка высунула кончик языка: она старательно выписывала целую строчку прописных «П». Буква никак не получалась, и она страшно переживала. Стараясь изо всех сил, отец написал ей одну букву в качестве образца. Но девочка с досадой сказала, что учительница пишет заглавное «П» по-другому.

— Ну, конечно, — огорчился Ян. — Я даже этого не умею. Твоя мать права.

Взяв сумку, он отправился в ближайшую лавку купить хотя бы содовой. Жизнь состоит из компромиссов, и умный человек не может с этим не считаться.

За ужином, который проходил в смиренном молчании, на столе вместо минеральной воды все же стояла содовая, Томан рассказал семейству, какие события грядут в ближайшем будущем, и жена не преминула обронить, что, стало быть, придут каменщики, в доме будет настоящий кавардак, и прежде всего на их галерее, если судить по отвалившемуся именно там куску штукатурки. Лично для нее начнутся постоянные хлопоты с уборкой, а дел хватает и на службе. Кому, как не ему, это знать, когда-то он сам там работал.

— Ну да, ведь только потому мы и познакомились, — сказал Ян, и по его тону можно было заключить, что фраза эта по меньшей мере двусмысленна.

Геленка с любопытством подняла голову:

— Вы что же, раньше и знакомы не были? Как это?

— Я сам удивляюсь, — поддакнул Ян, подмигнув.

— Наверное, вы не знали друг друга, потому что меня еще не было.

— Понятное дело.

— Но если вы вообще не были знакомы, как же я могла у вас родиться?

— Ив кого этот ребенок пошел? — спросил Ян, повернувшись к жене.

Какой-то миг Гелена колебалась, может, стоит все-таки рассмеяться, но быстро вспомнила, что, в сущности, она глубоко несчастная женщина, у которой нет поводов для веселья.

— Марш в постель, — строго сказала она дочери. Когда малышка умывалась, Ян шепотом предложил помыть посуду, чтобы снова встать в ряды приличных и хорошо воспитанных супругов.

Гелена печально заметила, что слышит в его голосе скрытую иронию, но посуду вымыть все-таки разрешает. Тем более только это он за целый день и сделал. Супруга Яна Томана имела совершенно определенное мнение о работе научно-исследовательских институтов. В ней бурлила горькая безысходность секретарши, с утра до вечера переписывающей нудные сводки и разносящей протоколы совещаний. Раньше, когда они с мужем работали вместе, она даже жалела его. Это были прекрасные времена, утром они вместе шли на трамвай, а вечером сплетничали о сослуживцах. Без особого труда ей удалось добиться, что их мнения стали полностью совпадать. Даже в постели она не переставала говорить, до чего же противные все эти тетки, а за ней, дескать, шеф открыто ухаживает, хотя она и замужем. Вот какая у него жена! Иногда она давала волю слезам: господи, ну что это за муж, который не способен даже на ревность. Потом наступало примирение.

Теперь же ей казалось — и надо сказать, совершенно справедливо, — что он вышел из-под ее влияния. Когда она рассказывала ему о прошедшем дне и скандале с замом по поводу не вовремя сданной ею сводки, он откровенно скучал. А вообще-то ее замужество протекало благополучно. Иногда ей даже казалось, что именно это счастливое обстоятельство мучает ее в глубине души.

В кухне муж мыл посуду. Слышалось позвякивание тарелок. Гелена укладывала в шкаф белье. И думала, что ничегошеньки-то она с ним не видела, если не считать дурацких вечеров на работе, посещать которые обязана даже самая добродетельная женщина, равно как и терпеть постоянные посягательства на свою честь в рамках внутриучрежденческих отношений.

Иногда такие вечера заканчиваются поздно, бывает, кто-нибудь подвезет домой в такси, но все это вполне невинно, как, впрочем, и случаи, когда хвативший лишку начальник начинает играть в амуры и домогаться знаков внимания. Да, пожалуй, моя добропорядочность зашла слишком далеко, самокритично отметила она про себя и вздохнула.

Убрав белье, она заметила, что муж стоит на галерее, прислонясь к железным перилам, и разглядывает стену, которая, как считает пан Хиле, скрывает удивительную тайну. По тому отвалившемуся куску не больно-то поймешь, что там на самом деле, но тем шире поле для фантазии.

— Просто не могу себе представить, — сказала она, — вот поставят тут леса, и вся квартира будет в грязи. Я-то прекрасно понимаю, что значит сбивать штукатурку. А ты тоже хорош гусь, подпеваешь эт-ому старому придурку. У нас и так не дом, а черт знает что, да еще сами ищем хлопот себе на шею! Ну, пошли спать?!

Разумеется, это был не вопрос, а призыв. Он согласно кивнул.

Ночь была звездная, вдалеке гремели трамваи, но этот шум казался таким далеким, словно город был где-то на краю земли, а не раскинулся вокруг. Вот почему он так любил эти старые улочки.