Триста тридцать четвёртый день - [2]

И вот в самый разгар этой дружбы, когда между ними установились самые тесные отношения, и Людвиг даже оставил тьму, т.е. кошачий свет, пошел этот проклятый дождь.

Жираев не выпускал Людвига, а под окнами с вечера и до утра кричал Эндимион. Потом он затих. Жизнь Людвига уткнулась в сон, еду и игру с бантиком, которым его донимал ненавистный хозяин. Потом, откуда ни возьмись, стали наезжать фотографы, привозили кошек, снимали отдельно и вместе, лезли в интимную жизнь. Было очень плохо...

Именно тогда Жираеву привезли из Сингапура кошачий каталог. Идея очень увлекла председателя, но в процессе работы над собственным детищем, пришла в голову гениальная мысль - выпустить кошачий порнографический журнал. Надо сказать, что сам Жираев был строен, высок и охотно делил свои природные данные с представительницами прекрасного пола. Однажды, он у секретарши просматривал очередной "PLAYBOY", вытянув свою жирафью шею, как наудачу Селена начала заниматься онанизмом. Жираев вытянулся еще больше и было видно, как сигнал бежал по нему от низа живота до головы и, м.б. обратно.

"Так, - подумал Жираев, - чем коты хуже людей..." Позвал секретаршу и сообщил о своем историческом решении. Были приглашены надежные люди, и в полной тайне потекли нелегкие трудовые будни.

Людвига заставляли делать такие фигуры, что сейчас перед этим созданием на шести лапах и говорить стыдно. О возвращении к Эндимиону не могло быть и речи. Шел дождь, да и фотографы... Сначала Людвиг надеялся, что среди множества котов и кошек случайно привезут и Эндимиона, но когда понял с кем имеет дело, то стало ему ясно, что такое прекрасное создание не сможет находиться в той грязи, в какую попал он.

Мухер предложил помочь Людвигу. План был прост и мог удасться, если принять во внимание размеры мухера. Начали действовать. Прекрасный Мейракс впился хоботком в основание хвоста Людвига, обхватив шестью лапами его упругое тело, и поднялся в воздух, мелодично жужжа. Развернулся в направлении к форточке. Было решено, что Мейракс спустит Людвига на крышу, а дальше проблем не было. Людвиг бы давно и сам ушел, но 18-ый этаж предполагал смерть при прыжке. Летели. Людвиг ликовал - он в последний раз осматривал ненавистную квартиру, и готов был покинуть ее навсегда, к тому же с таким спутником жизни! Вдруг он рухнул вниз, на подоконник, повалив любимые цветы хозяина - флоксы. Людвиг сам не раз видел, как по ночам хозяин в лунном свете становился на колени, упирался руками в пол, вытягивал длиннющую шею, и пожирал благоухающие цветки, а затем и зелень. Лунный свет, проходя сквозь тюль, пятнами играл на длинном и стройном теле хозяина... Людвиг закрывал глаза. Он ничего не понимал в этом...

И вот он упал на эти цветы, как обжегся. Все посыпалось с грохотом. Людвиг отскочил под кресло и ждал. Он уже рад был, что упал на подоконник, а не за окно. Обрадовался и вдруг вспомнил о Мейраксе.

- Я понял, Людвиг, твой хозяин - колдун. Когда я пролетаю через форточку, я становлюсь обыкновенной мухой, т.е. маленькой мушкой. И мне, конечно, не удержать тебя!

Пока Мейракс это говорил, Людвиг завороженно смотрел на него, и его обливало какою-то истомою. Вдруг он понял, что не сможет жить без Мейракса, и сказал ему это. Юноша выслушал очень серьезно и сказал, что, хотя мухи и не вьют гнезд, и не живут в жилищах, а постоянно странствуют, но он охотно сделает исключение Людвига ради, и погостит некоторое время, пока в нем будет нужда. А спать будет под крышей, там не мокро.

Людвиг ликовал. Он поймал еще одну мышь и потчевал ею гостя. Тут они вспомнили, что Мейракс не успел рассказать о себе. Людвиг устроился поудобнее в кресле огромной пепельной горой. Он замер. Сейчас в одну минуту могли рухнуть все надежды. Что если он плохих кровей?! Но если из цивилизованного мира! Хвост Людвига застучал по полу. Мейракс рассказывал.

- Когда-то давным-давно я, конечно, как и ты, надеюсь, не был тем, что я сейчас, т.е. мухой, а был известным писателем, хотя и звали меня Мухиан. Любил я лежать в тени своего дома, и чтобы молодая рабыня щекотала перышком в моем ухе. Любил лежать и рассказывать забавные истории, а отроки, без единой пушинки на лице, в коротких тогах записывали мои речи. Гермес и Афродита были моими спутниками, и жизнь была куда чудеснее, чем теперь!

Людвиг, зажмурив глаза, слушал голос Мейракса, и ощущал текущий по жилам бальзам, и слышал флейту, льющую мелодию, усыпляющую его. Ему уже снился сон, что они сидят на крыше с Мейраксом, который превратился в Эндимиона, и для их чувств нет никаких преград. А Мейракс наигрывал, как он предавался любви и гастрономическим удовольствиям тогда, в лучшей своей жизни...

Когда Жираев открыл беззвучный французский замок, и разделся, как всегда догола прямо в прихожей, он услышал в гостиной незнакомый голос. Прислушался. Некто нес какую-то околесицу, словно прочитывая биографию античного времени. Но кто? И кому?!

Судя по голосу, юноша, рассказывал об Афинах и тамошней жизни. Жираев хмыкнул про себя, подкрался на цыпочках и заглянул, вытянувшись, в окошко над дверью.