Тринадцатый - [54]

Зачем именно туда отправились родители для меня, осталось загадкой.

Мать и отца искали трое суток. Поиски результатов не дали. Домой мы вернулись сиротами. Такое страшное слово. Такая нелепость, и невозможность, вернуть родителей обратно. Наша жизнь изменилась. Родительские обязанности взял на себя Сергей. Он остался для меня единственным на свете родным человеком. Ни к бабушке по материнской линии, ни к остальным родственникам жить мы не поехали.

Коллеги отца заказали на кладбище место и поставили памятник. В день трагедии мы обязательно приезжаем на кладбище. В этом году Сергей не смог прилететь. Он в командировке. Брат очень похож на отца. Такой же целеустремлённый, как отец по жизни в делах.

Однажды, мне приснился сон — картина гибели отца и матери. А, ещё сниться снежная лавина, летящая на отца и мать. Я кричу им во сне, зову, прошу остаться на базе. Они меня не слышат. И, погибают под толщей снега. А, я кляну себя за беспомощность, и плачу от отчаяния.

Алёнушка встревожилась. Последние полгода Ваня хорошо спал по ночам. Она уже забыла, когда его последний раз преследовал «снежный» кошмар. И, как всякая женщина, познавшая родовые схватки, сразу очень расстроилась. Теперь уже точно она не заснёт до кормления сына.

Сначала, Алёнушке не понравилось имя — Борис. Она хотела назвать сына Александром. Но, спорить с мужем не стала. Если уж хочет Иван назвать сына именем отца, то пусть будет, так как он хочет.

А, Борис видно почувствовал, что мама не спит. Для начала он покряхтел. Потом недовольно поворочался, и понимая, что на его мелкие капризы мать не обращает внимания, — громко закричал.

Для молодой матери крик младенца, что приказ генерала для солдата. Алёнушку с кровати точно ветром сдуло. Через три минуты довольный бутуз уже поглощал нектар жизни.

— Алёна, — тихо позвал жену Иван.

— Что, Ванечка? Почему ты не спишь? Ещё рано. Спи. Я через час тебя разбужу.

Она подняла на мужа глаза, и улыбнулась. Ваня, не мигая, смотрел на жену и сына. В этот миг он был счастлив.

— Интересно, кем он будет, когда вырастет?

Алёнушка пожала плечами. Крепче прижала к себе крошечное тельце.

— Нашим сыном будет. А уж, каким человеком, всё зависит от нас.

Иван улыбнулся ей в ответ, и натянул на лицо одеяло.

— Я вас очень сильно люблю. А, вы, и не знаете. — Донеслось глухое признание из-под одеяла.

Наевшись досыта, сын закрыл глаза. Вернее сказать, они у него закрылись сами.

Алёнушка не спешила класть обратно сынишку в коляску. Еле слышно она запела колыбельную песню. Ту, песню, родом из детства, которую напевала ей бабушка Настя.

Меченый

— Прости, но ты выполнил свой долг. Ты, и так незаконно существуешь уже лишних два круга. Тебе пора на утилизацию.

— За что?

— Ну, почему сразу такой вопрос? Утилизируют ни за что-то. Утилизируют потому, что ты износился.

— Значит, лучше было заржаветь?

— Мы не будем спорить, и заниматься человеческим словоблудием. Ты можешь, радоваться. У тебя есть отличная замена.

— Тогда отпусти вторую душу. Она не виновата.

— Не могу. Её тоже утилизируют.

— А, если я попрошу отпуск. Не большой. Я ведь, заслужил отпуск.

— Что с девочками хочешь развлечься?

— А, хотя бы и так. Разве запрещено?

— Для тебя да.

— Почему?

— Ты слишком много знаешь. Всё. Мне пора. Прости, брат, дел очень много.

— Знаешь, — Меченый оглянулся на полпути к выходу. — Спасибо тебе.

— Не за что. — Эхом прозвучало в ответ. С Меченым разговаривало двойное изображение брата. У брата для брата не нашлось времени для встречи.

В сполохах Северного Сияния появился ещё один яркий, изломанный лучик.

Душейство

Туманная пелена спала с нимба Тринадцатого, он вновь мог видеть и слышать.

— Ну-с, милейший, как же ты посмел такое натворить?

Тринадцатый повернулся на голос. Перед ним во всём боголепии восседало Высшее Душейство.

— Что молчим? За свои поступки следует отвечать. А, ты, нарушив закон, не желаешь признать свою вину. — Душейство поднялся со святого места. Подошёл в плотную к Тринадцатому.

Склонив нимб, и тупо созерцая небесную гладь под стеклянной сферой пола, Тринадцатый не мог вымолвить ни слова.

— Молчим. Виноватые всегда играют вмолчанку. А, что Нам прикажешь делать? Отправить тебя на утилизацию?

Такое предложение испугало Тринадцатого, он вздрогнул всей мантией.

— Но, увы, Мы не можем так портить материал. Так бесхозяйственно относиться к Нашему же созданию.

Тринадцатый облегчённо вздохнул. Высший постояв около него некоторое время, вернулся на святое место.

— Значит, так, утилизировать Мы тебя не можем. Но, и в плоть впустить, тоже не имеем права.

— Почему? — Искренни удивился Тринадцатый. Вообще-то, его начинал занимать разговор с Высшим Душейством. Он ожидал грома и молний. Представлял себе ужасные картины наказания. А, сейчас происходило то на, что Тринадцатый не смел даже надеяться. Высший разговаривал с простой душой за номером Тринадцать, как с равным. Точнее сказать, как со своим младшим братом, который нечаянно совершил проступок. Он даже огляделся, что бы найти угол, в который его возможно сейчас поставят, что бы Тринадцатый осознал свою вину. Но, увы, угла не было. Кабинет Высшего имел сферическую форму.