Тринадцатый - [45]

— Я не обижаюсь. Трудно понять другую душу, пока в своём нимбе не разберешься. — Тринадцатого заинтересовал рассказ Лотты. Он ведь так, и не успел спросить у Меченого про странные существа, которые появились из жижи болота. А, сейчас вспомнил существа, и решил спросить у Лотты. — Слушай, неужели, на всей земле, под небесным куполом такие странные только вы одни?

— Нет, мы часто встречаем прокажённые души. Но, мама старается с ними не вступать в контакт.

— Я, вот вчера видел здесь ужасные существа. Хотелось бы знать — кто они?

— Зачем тебе? Твоё любопытство приведёт тебя к беде. Запомни прокажённые души — человеческие Пороки. Ты выше их. Чем больше душа узнаёт Пороков, тем её сильнее засасывает желание познать Порок.

— Хорошо, ты меня уговорила. Ну, хотя бы расскажи об этих существах.

— Что тут рассказывать? Это души, которые, будучи в человеческой плоти убивали своих младенцев. Своих детей.

Мантия Тринадцатого покрылась цветом возмущения. Он даже не стал пользоваться защитным щитом, что бы скрыть своё отношение к услышанной правде.

Лотта погладила Тринадцатого по нимбу.

— Не расстраивайся так. Им уже никогда не суждено стать ни душой, ни плотью. Их даже в Отстой не отправляют.

Тринадцатый молчал. Он ни как не мог успокоиться.

— Ну, хватит! Очнись! — Тормошила его Лотта. — Или я сейчас улечу, и ты больше никогда меня не увидишь. — Пригрозила она.

— Всё! — Угроза подействовала на Тринадцатого моментально. — Я больше не буду думать об этих ужасах.

— Молодец! А, теперь ты расскажи, про своё обязательство. Ведь мы друзья, а у друзей не должно быть секретов друг от друга.

— Не знаю. Я ещё никогда не дружил с жёнской особью.

— Тем более. Женщины умеют хранить мужские тайны лучше, чем женские. И, наоборот. Знаешь почему?

— Нет.

— Потому что им очень трудно отомстить друг другу за раскрытие тайны. Я слушаю тебя.

Она свернулась калачиком, у нимба Тринадцатого. Помолчав, он не зная, почему рассказал ей весь свой душевный путь. Лотта слушала молча. Иногда, Тринадцатому казалось, что она уснула. Но, он продолжал говорить, пока не дошёл до сцены встречи с ней. Лотта встрепенулась.

— А, я тебе понравилась?

— Да. — Закивал он в ответ, и гроздья Радости окружили его.

— Знаешь, я буду ждать тебя. Ты выполнишь обещание, и прилетишь ко мне прежде, чем вернуться в плоть. — Попросила Лотта. Её мантия окрасилась в лазурный цвет. — Я ещё никому ни признавалась, а тебе хочу сказать, что ты мне очень понравился.

От признания Лотты, к мантии Тринадцатого стали слетаться гроздья Счастья. Он не боясь, погладил их концом мантии. Гроздья не лопались, а, наоборот, от его прикосновения вырастали в огромные лозы. В эту минуту Тринадцатому было так же хорошо, как от общение с его матерью — Алёнушкой.

Вдруг, от воспоминания о матери у него испортилось настроение. Жгучая Тоска посыпалась каплями с мантии.

— О ком ты тоскуешь? — Встрепенулась Лотта.

— О матери. Она очень красивая. А папенька её часто обижает, молодой ещё. Понимаешь, очень хочу её увидеть. Вдруг, больше не придётся.

— Так слетай. Тут ведь не далеко. До возвращения твоих друзей я нити постерегу. Побуду здесь. Если не успеешь вовремя возвратиться, я им всё объясню. И, поработаю за тебя. Только ты там, на земле осторожно веди себя. Хорошо?

Тринадцатый сначала не поверил Лотте. Смотрел на неё из-под нимба, и не трогался с места.

— Всё, — подтолкнула она его, — тебе пора лететь. Время уходит, можешь не успеть.

— Спасибо тебе. — Тринадцатый расправил мантию.

— Постой, — встрепенулась Лотта. — Вот, держи. — Она протянула ему маленький засушенный колокольчик. Из тех цветков, что росли с Тринадцатым на одном поле, когда он был тростником. — Если понадобиться помощь, позвони, и мама прилетит к тебе на помощь.

— Но, как я ей объясню, откуда у меня цветок?

— Она не спросит. Ты скажешь ей, что от неё хочешь, и она исполнит. Понял? Ну, всё лети, удачи тебе. Привет от меня маме Алёнушке.

Тринадцатый набирал самую огромную скорость, которую могла выжать из себя душа. Он спешил на встречу с мамой.

Алёнушка и Иванушка

Алёнушка замерла на месте. Слёзы, эти вечные спутницы женской обиды, сами брызнули из глаз. Противный ком встал в горле, не давая проход воздуху. Дышать стало трудно.

Она постаралась успокоиться. Но, метод счёта до десяти, который всегда помогал ей в критических ситуациях, сейчас не работал: она забыла все цифры. Алёнушка постаралась вспомнить какая цифра идёт после цифры «два», и не смогла вспомнить. От обиды на свою память, она расплакалась в голос. Стоя в прихожей босыми ногами на маленьком коврике, с расплетенной косой — стояла и рыдала.

В таком плачевном состоянии её и застал Тринадцатый. Он ни разу не сталкивался со скандалами в человеческой жизни, поэтому очень удивился.

— Опять слёзы! — Возмутился он. — Совсем обо мне не думает. Она наплачется, а мне потом животом майся от горького молока. Сама бы его попила, или бы папаньку попотчевала. Поняли бы тогда каково мне! Хотя, постой, ни мне маяться, а Стерве. Но, всё равно неприятно. Так с нами поступать нельзя. А, где же папенька? Он-то, куда смотрит? — Тринадцатый облетел квартиру в поисках отца. Его дома не оказалось. Всё, что осталось от отца, так только шарф, лежащий на полу прихожей. — Значит, дома он уже побывал. — Сделал вывод Тринадцатый. — Вот подлец, это он её довёл до такого состояния. — Капельки злости, до сегодняшнего момента неведомые ему, стали собираться вокруг мантии. — Ну, мало ему не покажется! Сейчас мы его разыщем, и устроим маленький Отстойчик. — Пообещал он Алёнушке, хотя вряд ли понимал, чем большой Отстой отличается от маленького Отстойчика. Он уже направился к двери, но не смог улететь, не посмотрев, на своё тельце. Маленький комочек сладко спал в кроватке. На лице младенца блуждала улыбка. Тринадцатый вгляделся: под пелёнкой мальчика маленькие ангелочки щекотали ему пяточки лёгкими пёрышками. Всё шло своим чередом. Вздохнув всей мантией, Тринадцатый полетел за отцом. Гроздья Мести окружили его, как почётный эскорт.