Тринадцатый пророк - [20]

– Это тебе больше не нужно, Илия… – сказал мой новый знакомый и, ободряюще улыбнувшись как старому приятелю, забрал горькую ветку, выбросил в кусты.

Хорошее имя: Илия… – Он произносил мой имя с восточной напевностью, и потому оно звучало немного иначе, как-то странно для слуха. – Тебе очень подходит.

Я оторопело проводил полёт ветки, с немым вопросом уставился на своего собеседника, но он встретил мой выжидающий взгляд с прежней невозмутимостью. Я не стал спрашивать, откуда ему известно моё имя. Я вдруг перестал удивляться, то ли оттого что смирился с неадекватностью происходящего, то ли потому что в человеческом организме на всё заложен лимит, в том числе на удивление, и мой исчерпал себя, похоже, надолго. И почувствовал относительное облегчение. Мы сумасшедшие? Ну и прекрасно. От разума одни проблемы. Мучительное чувство тревоги, преследовавшее меня несколько кошмарных часов, схлынуло, оставив на песке сознания ровную незамутнённую полосу, на которой можно было начертать что-нибудь новое.

Я понял, что мне уже не хочется курить.

Солнце ушло спать, и на долину хлынула тьма, а заодно с ней пожаловал промозглый ветер – форменное издевательство после обжигающего дневного суховея.

– Скоро придём к костру, – сказал мой спутник, вновь проявив телепатический дар, – согреешься.

– А тебя-то как зовут? – поинтересовался я, имея в виду, что моё имя каким-то образом ему известно.

– Называй меня Равви.

– Слушай, а что это за придурки в касках и с копьями ходят повсюду?

– Римские солдаты.

– Что они здесь делают?

– В ваших школах не преподают историю?

Не очень-то хорошо отвечать вопросом на вопрос, но у Равви это не прозвучало ни невежливо, ни заносчиво. Недоумённо.

– Историю… – хмыкнул я. – Какую? В своей бы разобраться…

– Историю нельзя делить на свою и чужую. История одна – человечества. Чем скорее люди поймут это, тем лучше.

И, когда он произнёс это, что-то щёлкнуло и прояснилось у меня в голове. Рим – сильная богатейшая держава с колониями в полмира. Иудея – маленькая гордая страна, затёртая в горах и пустыне. Одна из самых небольших, но тяжёлых в управлении. Со своими традициями, обычаями, вероисповеданием, согнутая, но не сломленная, исполненная тихой ненависти оккупированного к захватчику, чужеродному, ненасытному. Наверно, я когда-то знал это, но забыл, а теперь вот вспомнил. Феноменально!

– Иудеи ненавидят римлян, – продолжал, как ни в чём не бывало, Равви, – римляне презирают иудеев. Римские налоги огромны, иудейский народ нищ, унижен, озлоблен и жаждет перемен. Кровавых перемен. Но истина не в войне, а в мире. Люди должны понять, что они – одна большая семья, иначе мир обречён на жестокость, хаос и бессмысленную медленную погибель.

– Браво, – сказал я. – Отличная проповедь. Но если всё, что ты сказал, правда, и между нами каких-нибудь пара тысяч лет, то за это время ничто не изменилось. Разве макаронники стали более миролюбивыми: они только поют и делают классную обувь. А евреи теперь воюют с арабами.

Равви напряжённо молчал. Рыжеватые брови съехались на переносице, образовав хмурую вилку. Губы поджались в тонкую нить. Казалось, он меня уже не слышит, и мысли его далеко.

Очередной порыв ветра заставил меня съёжится.

– А простуду ты лечишь? – шмыгнув носом, поинтересовался я, но, перехватив строгий взгляд, поспешил объяснить, что спросил просто так, для поддержания разговора.

– Знаешь, что сложнее всего вылечить? – вдруг промолвил он и, перехватив мой вопросительный взгляд, продолжил: – Алчность, глупость, жажду власти. Труднее, чем воскресить из мёртвых. Практически невозможно. А ведь именно от этих недугов проистекают главные беды человеческие.

Тут я не стал сомневаться и возражать, потому что неожиданно понял, что, и сам всегда думал так же, просто не пытался облачить мысль в слова.

– И ещё предательство.

Я сам не знал, почему у меня вырвалось это. Просто пришло откуда-то извне, помимо меня.

Мой спутник резко притормозил.

– Почему ты это сказал?

Я беспомощно развёл руками в знак того, что не могу объяснить этого, как и всего, что здесь происходит.

Петляющая тропинка привела к горе, обогнула её и оборвалась в ложбинке, огороженной с трёх сторон той же горою, образовавшей естественное укрытие от непогоды. Ветер тотчас сменился дымом и терзавшим кишки запахом жареной на костре рыбы и подкоплённого хлеба.

Вокруг костра сидели люди. Заслышав наши шаги, они оживились, но, увидев меня, настороженно смолкли, воззрились изучающе, с любопытством и недоверием. Некоторых я узнал: видел рядом с Равви во время проповеди. Я затоптался на месте, преодолевая неловкость, хрипло кашлянул в кулак.

– Вот, – сказал Равви, возложив ладонь мне на плечо, – этот человек будет теперь нашим другом и братом. Он прибыл издалека и не вполне владеет нашими традициями, потому мы будем ему немного помогать.

Начало мне понравилось.

– Привет. Меня зовут Илья. – Я изобразил голливудскую улыбку и помахал честной компании.

Первым ожил высокий кадыкастый парень с длинным носом и чёрной шапкой всклокоченных волос. Добродушно оскалился в ответ, продемонстрировав отсутствие переднего зуба, потеснился, высвобождая местечко.