Тринадцатый опыт - [2]
Тогда же я спросил, почему, собственно, объектами опыта были выбраны насекомые, а не собака, не лягушка, наконец?
- Потому, видите ли, - сказал мне с покровительственным видом лаборант, что "легче" не всегда означает "убедительнее". У собаки, кошки, лисицы то же зрение, тот же слух, та же реакция осязания, обоняния, что и у нас. Грубо, конечно. А у кузнечика уши в ногах. Можете себе представить, как слышат такие уши?
- Понятно, - сказал я. - Вопросов больше нет.
Но Листовский всегда хотел, чтобы за ним оставалось последнее слово.
- Может быть, вас интересует, почему мы отобрали именно эти экземпляры насекомых, а не какие-нибудь другие? - спросил он. - Это тоже довольно просто. Проконсультируйтесь у многоуважаемого профессора, он вам пояснит: из человеколюбия. Да, да, как ни странно это звучит. В науке тоже есть свои суеверия. Считается почему-то, что почувствовать себя бабочкой - хорошо, морально, нравственно, а почувствовать себя шмелем или, например, дождевым червем - неморально, безнравственно, страшно.
- Не вижу принципиальной разницы, - сказал я.
- Вы решились бы почувствовать себя пауком? - спросил меня профессор, кажется, задетый за живое. - Пауком, сосущим кровь у мухи?
- Почему бы и нет? - Я пожал плечами.
- Перестаньте! Это даже представить страшно. Нет, давайте начнем с нуля, с азов, чтобы потом, потихоньку-полегоньку, добраться и до этих аттракционов мужества...
И вот меня усадили в массивное кресло, накрыли колпаком, обвесили браслетами и перепеленали ремнями.
- Для первого раза - всего только мелочь, прикидка, - ворковал Шрамов. Режим, можно сказать, простейший. Сейчас там, в оранжерее, задернут шторы, понизят температуру. Для бабочки "глория рексус" наступит ночь, как, впрочем, и для ее соседей. Глубокая пауза - это для нас возможность акклиматизироваться, притереться, отрегулировать поток информации, упорядочить его в соответствии с вашим самочувствием. Затем, в самый удобный для нас момент, будет включен точечный источник света, всего в полуметре от стеклянной стенки. Как только "глория рексус", устремившись к огню, сорвется с места, опыт будет прерван. Мы ни разу не доводили его до мгновения толчка о стекло, потому что при нашем малом знании не можем гарантировать последствия... Итого, в общей сложности, вы пробудете бабочкой (или, если хотите, пробудете в бабочке) всего около десяти - пятнадцати секунд...
Сотрудница в белом халате поднесла мне стакан с какой-то жидкостью.
- Это совершенно безвредно, - сказал Шрамов, невольно понижая голос, как будто я был больным, а он доктором. - Что-то вроде конфетки перед взлетом самолета. Некоторые наши пациенты чувствовали тошноту и головокружение. К тому же нам надо для полноты картины ослабить ваш контроль над собой. Ослабить, так сказать, выборочно, потому что память ваша не должна подвести - мы твердо на нее рассчитываем.
Но в том-то и дело, что память здесь была ненадежным помощником. Больше трех часов я докладывал в тот первый раз все, что испытал за четырнадцать секунд. Они записывали меня на магнитофон, они сопоставляли рассказанное с показаниями приборов, зафиксированными на перфокартах и лентописцах, они, как сверхпридирчивые следователи, вновь и вновь набрасывались на меня с распросами о самой пустячной, третьестепенной подробности, и все-таки я мало, очень мало мог им объяснить. Мир, в котором мы жили, был не похож на то, что я ощутил, и точно так же наши слова не подходили для обозначения не нашей реальности. Тяжести там не было, не было верха и низа, не было цвета, точнее был один, синевато-лазоревый оттенок, в котором сумрачно рисовались пятна без четкого контура, и еще был шум, как бы жужжание или шипение, доносящееся со всех сторон, а потом вдруг плавно и нежно и очень-очень медленно выплыла фиолетовая точка, далеко-далеко в стороне, впереди, вверху, только вдруг оказалось, что это низ, страшный, неостановимый низ, бездна, падение, и оно растет, увлекает, тащит, уже не падение, а ослепительный вопль, жуткий, леденящий, безостановочный, и уже ничего, кроме вопля, когда все членики тельца сотрясаются, рвутся, готовые развалиться, отлететь друг от друга...
Так я рассказывал, растирая руки после слишком жестких перетяжек, а Листовский, едко прищурившись, попыхивал сигаретой и все стремился уточнить: какие пятна, какой цвет, что значит - вопль, уж не человеческий ли голос я слышал?
- Это даже не вопль, - сказал я. - Это что-то вроде молнии. Смерч какой-то. Таран. Который не ударяет в тебя, а тащит, увлекает куда-то, втягивает с неожиданной, всесокрушающей силой...
- Вы что-нибудь понимаете? - иронически спросил у Шрамова Листовский. Таран, который тащит. Вопль, который молния. Вот она, изнанка поэтической натуры. "Что-то", "куда-то", "какой-то"... Какой? Куда?
- Не попробовать ли вам самому? - грубовато предложил я. Он крепко начинал мне действовать на нервы.
- Те, с кем мы работали до сих пор, были точны, как в аптеке! наставительно произнес он.
- Зато их добыча была мизерной, - отвечал Шрамов. Я видел, что он в восторге от сегодняшнего опыта. Лаборант блондин тоже поощрительно улыбался мне из своего угла.
Сокровенные предания о захороненных кладах и самоцветах, горящих колдовским огнем, сказы о Даниле-мастере и Хозяйке Медной горы — влекущей, обольстительной, щедрой, но в то же время смертельно опасной… Быть может, все это — лишь вымысел талантливого сказочника Павла Бажова? Автор этой книги, Валерий Никитич Демин, убежден в обратном: легенды Урала — бесценное наследие земли Русской — уходят корнями в глубочайшую, гиперборейскую древность. Книга, обнаруженная в архиве писателя и философа, публикуется впервые.
Книга посвящена неразгаданным тайнам русской истории и предыстории, ее языческой культуре и традициям. Внимание авторов сосредотачивается на сердце России – Русском Междуречье. Последнее понимается не в узкогеографическом, а в более широком смысле – как территория России, связанная с Восточно-Европейской (Русской) тектонической плитой. Впервые вводится в научный оборот уникальный материал, собранный в приокском регионе, ранее известный только в устной традиции и доступный лишь посвященным. В приложении дается материал по русскому язычеству знаменитого русского историка И.Е.Забелина, не потерявший своей актуальности по сей день.
Автор на богатейшем научном, историческом и экспедиционном материале обосовывает концепцию полярного происхождения человечества и существования в доисторические времена на территории Русского Севера (а также других северных регионов) — в иных, нежели теперь, климатических условиях — обширного материка (или архипелага) — Арктиды, получившего у античных авторов название Гиперборея. Память о социальной формации, утвердившейся и процветавшей в те давние времена, сохранилась у народов Земли под названием Золотого века.Автор опирается на обширный и во многом уникальный материал исторического, фольклорного, этнографического, археологического содержания, в том числе — и на результаты двухлетних изысканий на Кольском полуострове в ходе проведенных экспедиций «Гиперборея-97 и 98».
Представить Россию без Севера — все равно, что Землю без Солнца. Русский человек (да и любой россиянин тоже) — ничто без своей северной составляющей. Показать это и доказать — основная задача настоящей книги доктора философских наук В.Н. Лёмина. На базе обширного и разностороннего научного материала в книге обосновывается полярная концепция происхождения человеческой цивилизации. В беллетризированной форме рассказывается о попытка различных сил использовать гиперборейское наследство как и в благих, так и в злокозненных целях.
В книге доктора философских наук Валерия Никитича Демина на основе летописных и иных исторических источников прослеживается становление России и населявших ее народов, начиная с древнейших времен и вплоть до эпохи Петровских преобразований. По многим вопросам автор высказывает оригинальные научные суждения, во многом не совпадающие с общепризнанными.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Все готово к бою: техника, люди… Командующий в последний раз осматривает место предстоящей битвы. Все так, как бывало много раз в истории человечества. Вот только кто его противник на этот раз?
Археолог Семён Карпов ищет сокровища атанов — древнего народа, обладавшего высокой культурой и исчезнувшего несколько тысячелетий тому назад. Путь к сокровищу тесно связан с нелогичной математикой атанов, в которой 2+2 в одном случае равняется четырём, в другом — семи, а в третьем — одному. Но только она может указать, где укрыто сокровище в лабиринте пещер.
На очень похожей на Землю планете космолингвист встретил множество человекоподобных аборигенов. Аборигены очень шумны и любопытны. Они тут же принялись раскручивать и развинчивать корабль, бегать вокруг, кидаться палками и камнями. А один из аборигенов лингвисту кого-то напоминал…
Американцы говорят: «Лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным». Обычно так оно и бывает, но порой природа любит пошутить, и тогда нищета и многочисленные хвори могут спасти человека от болезни неизлечимой, безусловно смертельной для того, кто ещё недавно был богат и здоров.
Неизлечимо больной ученый долгое время работал над проблемой секрета вдохновения. Идея, толкнувшая его на этот путь, такова: «Почему в определенные моменты времени, иногда самые не гениальные люди, вдруг, совершают самые непостижимые открытия?». В процессе фанатичной работы над этой темой от него ушла жена, многие его коллеги подсмеивались над ним, а сам он загробил свое здоровье. С его больным сердцем при таком темпе жить ему осталось всего пару месяцев.
У Андрея перебит позвоночник, он лежит в больнице и жизнь в его теле поддерживает только электромагнитный модулятор. Но какую программу модуляции подобрать для его организма? Сам же больной просит спеть ему песню.