Тринадцатый Император. Часть 2 - [7]

   - Николай Александрович, - наедине Игнатьев нередко пользовался моим разрешением опускать придворные титулования, - вы понимаете, что подобные меры вызовут не только новое восстание в Польше, но, возможно, сильнейшие волнения в России? Как отреагирует на все это Европа?

   - Да ты понимаешь, что я СЫНА ПОТЕРЯЛ?! СЫНА! - рявкнул я на опешившего Игнатьева так, что задрожали стекла в витражных окнах. Бурлившая во мне ярость, наконец, нашла выход. - Ты еще будешь мне говорить о том, как отреагирует Европа! - я в бешенстве треснул кулаком по столу. Перевернувшийся от удара, стакан покатился, заливая разложенные на столе бумаги коньяком. Я, не помня себя от ярости, схватил его и швырнул в камин.

   - Спокойнее, Ваше Величество, спокойнее, - успокаивающее поднял руки Игнатьев. - А всё-таки выпейте. Оно вам сейчас не повредит, - он подхватил графин, подошел к серванту, вынул низкую, толстую коньячную рюмку на тонкой ножке и доверху наполнил её янтарным напитком.

   Я, не глядя, выхватил из его руки огромную рюмку и, отвернувшись, одним махом осушил наполовину. От крепкого спиртного дыхание перехватило, я закашлялся, слезы потекли по лицу. Странно, но именно эти слезы, как будто высвободили боль от недавних событий. Но как же так? Сын. У меня мог быть сын. В том мире у меня было три дочери, но я всегда хотел сына. И каждый раз с рождением дочери хотел все сильнее. Мы даже подумывали с женой о четвертом ребенке. Все это вспомнилось мне сейчас в одно мгновенье, хотя и не приходило в голову раньше. Я совершенно отдалился от своей прежней семьи, всецело воспринимая себя тем, кем я по общепринятому мнению являюсь - российским Государем-Императором Николаем Вторым.

   Через силу, в несколько глотков, проглотив остатки коньяка я отдышался и вытер лицо платком.

   Игнатьев все это время невозмутимо ждал меня стоя напротив.

   - Спасибо, Николай Павлович, - сухо поблагодарил я графа, - мне уже лучше. Прошу вас простить мою вспышку. Нервы.

   - Я все понимаю, - мягко ответил Игнатьев, - и скорблю вместе с вами об утрате.

  Мы несколько минут помолчали.

   - Но вернемся к нашему разговору Николай Павлович, - я присел на корточки у камина и дунул в снова почти затухший очаг. Мне в лицо взметнулось облако пепла, я закашлялся, но успел в который раз отметить про себя удивление на лице Игнатьева. Да это в двадцать первом веке камин в диковинку, в девятнадцатом лишь серые будни. - Мое решение по Польше твердо, - наконец смог говорить я прокашлявшись. - В конце-то концов, она сама напросилась. - Я кинул пару березовых полешек на тускло-красные угли, освобожденные мной из-под слоя пепла. Снова подул в камин, сухо затрещала береста, по поленьям весело заплясали красные язычки пламени.

   - Решили все таки вернуться к идее с конфискациями? - уточнил граф. - Ну что же, я не против, - согласно кивнул он. - Магнатов можно и поободрать. Тем более что после процесса над Крымскими интендантами мы неплохо набили руку в этом деле.

   - Вы не совсем правильно меня поняли, граф, - я немного поморщился и добавил, - не в последнюю очередь я хочу основательно проредить саму шляхту.

   Последовала небольшая пауза. Видимо с этой точки зрения вопрос Игнатьевым не рассматривался.

   - Вы что же, Ваше Величество, хотите не просто решить наши финансовые проблемы, а заодно провести, - он повертел слово на языке и выдал, - расшляхечивание? Вы знаете, о каких цифрах идет речь?

   - Не знаю. Скажите мне лучше вы, - тут же перевел стрелки я. - Вся антирусски настроенная шляхта, это какие цифры?

   - Запредельные, Ваше Величество. Просто запредельные, - как обычно, не стал разводить реверансы Игнатьев. - Речь идет как минимум о паре сотен тысяч человек.

   - Ничего себе, - присвистнул я. - Это что же, получается, что у нас антирусской шляхты в трех-четырех миллионном Царстве Польском, как дворян во всей шестидесяти миллионной России?

   - И это только те за кем мы признали дворянские привилегии, - поспешил меня обрадовать Игнатьев. - А ведь есть ещё и лишенные дворянских прав после восстания тридцать первого года*, все ещё мнящие себя шляхтой босяки. Но черт с ними с мятежниками, с ними мы в конце концов разберемся, - махнул рукой граф. - Хотя это будет и не просто. Но вот что скажет Европа? - продолжил рассуждать Николай Павлович. - Конфискуя имущество и отправляя в Сибирь всех мало-мальски представляющих угрозу панов, мы здорово рискуем. Ведь не прошло и года, как перед нами в полный рост вставал призрак повторной Крымской кампании*. Если бы не наш военный флот на британских коммуникациях в Северной Америке, ещё не известно чем бы тогда дело кончилось. Думаете, удастся повторить? А как же ваши замыслы с курсом на Британию? Почему вы полагаете, Европа не вступится за поляков?

   - Просто на этот раз надо чтобы там, в Европе, все считали это нашим внутренним делом и к нам не лезли!

   - Надо, непременно надо. Да, что там! Это было бы просто замечательно, - голос и взгляд Игнатьева так и сквозили иронией. - Остались сущие пустяки. Всего на всего придумать, как этого добиться. Потому что они там, у себя, в Европе, почему-то Польшу нашим внутренним делом не считают.