Тринадцатая сказка - [133]

Я бросилась к колыбели. Ребенок спокойно спал, откинув в сторону одну ручку, дыша легко и чисто, как дышат младенцы.

Спасен!

До следующего раза.

Я начала следить за Аделиной. Пригодился мой давний опыт призрачного обитания в стенах этого дома: я знала все ходы и укрытия, я наблюдала за ней через дырочки в портьерах и сквозь ветви тисовых кустов. Ее поведение ставило меня в тупик. Внутри и вне дома, независимо от времени суток и погоды, она выполняла одни и те же бессмысленные действия, словно подчинялась невесть откуда исходившим приказам. Одно из таких действий привлекло мое внимание особо. Один, два, а то и три раза на дню она заходила в каретный сарай и появлялась оттуда с канистрой бензина, которую относила в гостиную, в библиотеку или в сад и там припрятывала. Она действовала с виду осознанно и целеустремленно, но при том вряд ли ясно понимала, что делает. Дождавшись ее ухода, я убирала канистры обратно в сарай. Интересно, как она потом воспринимала их исчезновение? Быть может, она считала канистры способными перемещаться самостоятельно, по их собственной воле? Или, может, она успевала забыть о недавнем переносе канистр и считала смутные воспоминания об этом лишь своим замыслом, который еще только предстояло осуществить? Во всяком случае, она не казалась озадаченной их отсутствием в тех местах, где они были оставлены ею накануне, а просто заново направлялась в сарай и деловито перетаскивала оттуда «своенравные» емкости, пряча их в разных укромных уголках.

Выслеживание Аделины и возвращение бензина на место отнимало у меня добрую половину дня. Однажды, не рискнув надолго оставить без присмотру спящих Эммелину и младенца, я перепрятала одну из канистр тут же в библиотеке, за рядом книг на верхней полке. Мне подумалось, что так оно будет надежнее, поскольку, относя канистры обратно в сарай, я создавала предпосылки для того, чтобы эта дурацкая карусель крутилась до бесконечности. Только удалив один за другим сами объекты ее нездорового интереса, я могла положить этому конец.

Слежка за ней меня измотала, тогда как Аделина не ведала усталости. Спала она очень мало и могла подняться в любой час ночи. Я же буквально валилась с ног. Однажды вечером Эммелина рано легла в постель; ребенок, как обычно, находился рядом с ней в колыбели. Накануне весь день у него побаливал живот; он был беспокоен и криклив, но сейчас почувствовал себя лучше и крепко заснул.

Я задернула шторы.

Пора было пойти проверить Аделину. Я очень устала от постоянного напряжения. Следя за Эммелиной и ее дитем, когда они спали, и следя за Аделиной, когда они бодрствовали, я сама хронически не высыпалась. В спальне было так тихо и покойно. Ровное дыхание Эммелины действовало на меня расслабляюще. А рядом с ней едва слышно дышал младенец. Я вслушивалась в умиротворяющую гармонию их дыхания и представила себе (к тому времени я завела привычку мысленно облекать в слова любые свои ощущения), как их дыхание проникает в меня и сливается с моим дыханием, словно мы трое — я, Эммелина и младенец — являемся одним целым. Убаюканная этой мыслью, я незаметно погрузилась в сон вслед за ними.

Что-то меня разбудило. Подобно кошке, я насторожилась еще до того, как открыла глаза. Я не пошевелилась, продолжая дышать ровно и наблюдая за Аделиной сквозь ресницы.

Она извлекла младенца из колыбели и направилась к выходу из спальни. Я могла бы остановить ее, подав голос. Но я этого не сделала. Будучи остановлена сейчас, она отложила бы исполнение своего плана, а я хотела выяснить, в чем этот план состоит, чтобы пресечь его раз и навсегда. Ребенок зашевелился у нее в руках, начиная просыпаться. Он привык только к рукам Эммелины, и его не могло обмануть никакое близнецовое сходство.

Я последовала за ней вниз по лестнице до библиотеки. Дверь последней она оставила приоткрытой, что позволило мне следить за ее действиями. Она положила ребенка на стол рядом со стопкой моих любимых книг, которые я постоянно перечитывала и потому не убирала на полки. Я видела, как младенец сучит ножками под одеялом, и слышала его приглушенное кряхтение. Он уже пробудился.

Аделина стояла на коленях перед камином. Она хватала куски угля из ящика и сложенные у стены поленья и запихивала все это в очаг. Она не умела правильно разводить огонь. В свое время Миссиз научила меня, как надо укладывать бумагу, щепки, поленья и уголь, чтобы огонь быстро разгорелся. До сей поры все попытки Аделины самостоятельно затопить камин оканчивались ничем.

Мало-помалу до меня доходила суть ее замысла.

У нее не должно было получиться. Зола в очаге едва теплилась и не могла воспламенить уголь и дрова, а спички и щепу для растопки я прятала в надежном месте. Однако я не была полностью уверена. Ее яростное стремление возжечь пламя вполне могло заменить отсутствующую растопку. Она казалась способной взглядом высекать искры. Наполнявшая ее существо разрушительная энергия была столь велика, что при очень сильном желании Аделина могла бы, наверное, поджечь и воду.

С ужасом я увидела, как она кладет на кучку углей в камине младенца, по-прежнему с головой завернутого в одеяло.