Тринадцатая редакция. Неубедимый - [4]

Казалось, он не обращает на неё внимания — а может быть, и в самом деле не обращал. Аня ещё раз посмотрела на него со стороны. Такой красивый и такой грустный!

«Ну хватит пялиться, овца!» — мысленно прикрикнула она на себя. Обращение «овца» казалось ей очень обидным — куда обиднее многих грубых ругательных слов, и Аня сделала шаг, словно дёрнула ручку игрового автомата. Тропинки замерцали, переливаясь всеми цветами, — сейчас будет сделан случайный выбор, и она уже ничего не сможет изменить.

— А можно мне… кофе… просто кофе… И… а что вы посоветуете? — храбро спросила она.

— Что посоветую? — Джордж уже манипулировал маленькой джезвой. — Завтрак или десерт?

— Нет, я завтракала уже! — ляпнула Аня и покраснела. Вот она и проговорилась. Если человек позавтракал перед тем, как идти в кофейню, — значит, всё с ним ясно. Пришел он не для того, чтобы есть-пить. Ох, шляпа!

— Давно встали? — не заметил её оплошности Джордж. — Тогда штрудель возьмите. Штрудель — это для тех, кто встал очень рано и успел сделать много полезных дел.

— Я ничего полезного сегодня не сделала.

— Да? И что же вас так рано сегодня разбудило? Солнце? Или соседская дрель?

Он мог бы уже догадаться, в самом деле. Но вместо этого — расставлял на подносе молочник, сахарницу, стопку с холодной водой, раскладывал салфетки.

— Не знаю. Может быть, несчастная любовь… — загадочно сказала Аня. И тут же мысленно обругала себя за эту фразу: а вдруг подумает, что эта любовь — не к нему, а к кому-то другому? Но он вообще ничего такого не подумал.

— Любовь не бывает несчастной, — ответил Джордж. — Несчастным бывает человек, который… ну просто он неправильно понимает значение слова «любовь».

— А вы? Вы — понимаете? — наклонилась к прилавку Аня.

— Я? Без малейшего вообще представления.

Он поставил поднос на специальную полочку, выбил чек.

Аня молча расплатилась и вернулась за свой столик. Странный разговор — ничего не изменил, все тропинки мерцают перед ней, как и прежде. Наверное, у него есть какая-то роковая тайна и вот так, первому встречному, он её не откроет. Она ковыряла вилкой штрудель, мысленно перекраивая выдуманный образ.

Тем временем Джордж, сдерживая смех, читал sms от Анны-Лизы: «Я перераскрасила джип и потеряла диагноз с названием рисунка. Напиши мне?что это по-русски.» Затем она прислала фотографию. На чёрном поле — золотые цветы и красные ягодки. Джордж увеличил рисунок: а ягодки-то не простые. У каждой — маленькие злые глазки и зубы острые, да и многие цветы уродились с глазами и клыками. «Хищная хохлома», — ответил Джордж. И снова улыбнулся, представляя, как Анна-Лиза будет произносить это название.

Чтобы все могли насладиться последними ясными днями, Наташа раздвинула жалюзи на единственном окне в приёмной. Пучок солнечного света, как луч прожектора, осветил и вывел на первый план стеллаж с книгами. Потом переместился чуть левее, чтобы внимательно рассмотреть затейливый танец пылинок. Каждый, кто входил в приёмную, менял стиль и направление этого танца. Даниил Юрьевич прошел через освещённую солнцем сцену незаметно, неслышно — вальс сменился менуэтом. Прошмыгнувший к кофейному автомату Виталик превратил менуэт в брейк-данс. Сёстры Гусевы добавили к нему элемент гопака. Лёва сосредоточенно прошагал к двери, ведущей в коридор, и пылинки, выстроившись в колонны, принялись маршировать за ним следом. Вошел Денис и, взглянув на часы, ускорил шаг — полки смешались, вернулись на исходную позицию и освоили аэробику. Наконец в приёмной появился Константин Петрович. При виде его танцоры сначала замерли, а потом попрятались по углам. Солнечный луч вздрогнул и переместился в сторону.

Вслед за Константином Петровичем через порог шагнула Маша.

— Но ведь вчера было вкусно, правда? — застенчиво спросила она, видимо продолжая разговор, начатый ещё на лестнице.

— Очень! — прижал к груди руки коммерческий директор и вымученно улыбнулся.

Маша Белогорская, дочь знаменитой кулинарки, готовить не умела, хотя и не оставляла надежды когда-нибудь понять секрет этого мастерства. Иногда, когда ей хотелось порадовать Константина Петровича, она находила в Интернете особо заковыристый рецепт, долго колдовала на кухне и наконец выносила на дрожащих вытянутых руках поднос с лакомым блюдом. Как правило, оно оказывалось более чем не лакомым — это можно было понять с первой же ложки. Но чтобы порадовать Машу, Цианид мужественно съедал не только свою порцию, но и половину её доли.

Оба понимали, что ужин не удался. Но после неудачного ужина в их распоряжении был целый вечер. Который удавался всегда. Даже в те редкие дни, когда Маше случайно удавалось приготовить что-нибудь вполне съедобное.

— Просто мне стыдно, что чужая тётя, может быть старенькая, будет за нами убирать, — помолчав, сказала Маша. Видимо, тоже продолжая какой-то начатый ранее разговор.

— А ты представь, что мы дадим этой тёте работу. Мы ей деньги будем платить, между прочим. Я даже готов переплатить. Могу расписку составить хоть сейчас. С таким текстом: «Готов переплатить, если это будет нормальная тётя или нормальный дядя». Или нормальный робот-трансвестит, или, не знаю, кто угодно. Но чтобы в доме стало уютно.