Тринадцать ведьм - [30]

— Мужчина, вы к кому?

— Здравствуйте! — прогудел Монах. — Я к Сотник Тамиле Владиславовне, звоню, звоню, а никто не открывает. Она что, в отъезде?

Звякнула цепочка, и дверь отворилась. На Монаха с любопытством смотрела маленькая бабушка в белом платочке.

— А вы кто ж такой будете? — спросила бабушка, меряя Монаха бдительным взглядом. — На храм собираете?

— Нет, я по личному делу. — Монах пропустил окладистую бороду через кулак. — Не подскажете, где она?

Бабушка выглянула на площадку, проворно отступила и распахнула дверь:

— Заходите!

Монах степенно ступил через порог, пошаркал ногами о коврик и пристроил малахай на тумбочку. После чего разделся, повесил дубленку на вешалку и выжидательно посмотрел на бабушку.

— Проходите в залу! — бабушка махнула рукой и побежала вперед.

В зале Монах уселся на диван, огладил бороду, сцепил руки на животе. Бабушка поместилась в кресле спиной к окну, то ли случайно, то ли намеренно.

— А вы по какому делу к Тамиле? — приступила она к допросу.

Монах ухмыльнулся и сказал:

— Мы по страховым делам. Простите великодушно, как вас величать? — спросил Монах, напирая на «о». Он давно заметил, что окружающим нравится, когда он окает, было в этом что-то основательное и внушающее доверие.

— Стеша Харитоновна, — сказала бабушка.

— Очень приятно, Стеша Харитоновна. Мы по страхованию жизни. Меня зовут Монахов Олег Христофорович. Я был у госпожи Сотник дней десять назад, она обещала подумать.

— Страхование жизни? — ахнула бабушка, всплеснув руками. — Дак Тамила ж померла! Приходили из полиции, расспрашивали, сказывали, у себя на работе и померла. Она снимала комнату, там и принимала клиентов. Она гадалка ясновидящая была, как посмотрит в карты, так все про тебя и выложит. Она и мне гадала, и как в воду глядела! Письмо, говорит, будет, и правда, от сестры пришло. И коммуналка вырастет, и опять угадала. Это кто ж теперь получит деньги? Дорого застраховалась? — Она задумалась на миг. — Муж бывший, должно?

— Бывший муж? Они что, развелись?

— Ага! Давно уже. Но он приходил недели две уже будет, с цветами, видать, помириться хотел.

— Может, помирились?

— Да навряд, Мишка шебутной и пьющий, мало он Тамиле нервов потрепал. И без работы, сидел на шее, и хоть бы чего по дому сделал! Чашки за собой не вымоет, только жрет и телевизор смотрит. Тот еще бастрыга! Тамила и направила его восвояси. Он было грозился отсудить половину квартиры, да суд не взялся — квартира-то ее, а он в приймах всю жизнь. Да хоть бы ценил! Так нет, куда там. Пьянь и есть, одним словом. Хотя с лица ничего, видный, и пел красиво. Как запоет про ямщика, так прямо слеза прошибает. Но пил как собака. На лестнице ночевал!

— А что с ней случилось? Здоровая крепкая женщина, с чего вдруг?

— У нее сердце прихватывало и давление, она с собой таблетки в сумочке носила. Я ей говорю: «Тамила, бросай курить!» А она: «Брошу, — говорит, — уже почти бросила, сразу нельзя, врачи говорят, вредно». Так что ж получается, теперь Мишка получит и деньги, и квартиру?

— Насчет квартиры не знаю, а деньги не получит. Тамила сказала, подумает, вот я и пришел. Она ничего не подписала.

— А на кого ж она хотела записать страховку-то? Детей у нее нету.

— Не знаю. Детей нет, может, другие родственники есть.

— Да нету у нее никого! — всплеснула руками бабушка. — Я ей говорила: «Ты бы замуж пошла, молодая, красивая, чего одной куковать?» А она говорит: «Нету мужчин, тетя Стеша, одна голытьба кругом, вроде Мишки».

— Может, на подругу какую-нибудь…

— Да какая подруга! Была одна, еще со школы, она говорила, неразлейвода были! Да померла уже с год будет, убили грабители. Влезли, ограбили и убили. Весь дом вынесли!

— Как звали, не помните? — заинтересовался Монах.

— Да я и не знала никогда. Подруга и подруга, мне не надо.

— А грабителей поймали?

— Поймали! Их целая шайка была, воровали и убивали. Еще в газете прописали про них. Я теперь дверь никому не открываю, страшно! Никогда такого не было, помню, и не закрывали вовсе, по-соседски жили, как одна семья. А теперь позаселялись пришлые, и не знаешь, кто такие, не поздороваются никогда, слова доброго не скажут, только зыркают. И шебутят всю ночь своими пьянками-гулянками.

Монах ухмыльнулся, услышав про дверь, и спросил:

— Что за человек была Тамила?

— Хороший человек, всегда спросит, как здоровье, продуктов принесет или лекарство из аптеки. Всегда мне ключ оставляла, когда едет куда, цветочки полить или свет включить, чтоб думали, будто дома кто есть.

— Ключ еще у вас?

— У меня, хотела отдать в полицию, да не вспомнила. А что? — Бабушка смотрела на Монаха настороженно.

— Там остались мои бумаги, надо бы забрать. Придется в полицию обращаться. Ладно, Стеша Харитоновна, спасибо вам за приют и за добрый разговор, мне пора.

— Да погоди ты! Торопыга какой! — замахала руками бабушка. — Чаю хочешь? Замерз, поди, зима на улице, так и студит, так и метет, не упомню такой раньше.

Монах не только не замерз, ему было жарко, как в преисподней, в несуразном толстом свитере — подарке Анжелики; он чувствовал, как по спине стекают противные щекочущие струйки влаги. Он неопределенно улыбнулся и огладил бороду.