Тринадцать шагов вниз - [8]

Но наконец профессор умер. Он оставил ей дом, изрядно обветшавший, окруженный конюшнями, маленькими фабриками, зданиями местной администрации, лавками и проектами расширения улиц. В то время Гвендолин была высокой стройной дамой шестидесяти шести лет, чей благородный профиль теперь напоминал щелкунчика, а греческий нос скрючился. Лицо, некогда прекрасное – нежное, белое, с легким румянцем на высоких скулах, – покрылось морщинами. Такую кожу иногда сравнивают с яблоком, долго пролежавшим в тепле. Голубые глаза выцвели и стали серыми, волосы, все еще густые, поседели.

Две женщины постарше, называвшие себя ее подругами, которые красили ногти и волосы и одевались по последней моде, иногда говорили, что мисс Чосер застряла в Викторианской эпохе. Но это показывало лишь то, что они забыли свою молодость, ведь часть одежды Гвендолин покупала в 1936 году, а часть – в 1953-м. У нее было много старомодных платьев, которые будут стоить целое состояние в Ноттинг-Хилле, где это очень модно. Например, то, которое она купила в 1953-м ради доктора Ривза. Но он ушел и женился на другой. По тем временам вещи были прекрасными и хорошо сохранились, поскольку она так ни разу и не надела их. Гвендолин Чосер была живым анахронизмом.

Она совсем не заботилась и о доме. Справедливости ради надо упомянуть, что через год или два после смерти профессора она хотела сделать капитальный ремонт, а кое-где все переоборудовать. Но она всегда принимала решения медленно, а когда наконец решила поискать бригаду, оказалось, что не может себе этого позволить. Поскольку она никогда не платила взносы в Фонд национального страхования и, конечно же, никто не делал взносы за нее, то жила на очень маленькое содержание. Те деньги, что оставил отец, таяли с каждым годом.

И тогда одна из ее подруг, Олив Фордайс, предложила взять квартиранта на верхний этаж. Гвендолин возмутилась, но, поразмыслив, пришла к выводу, что идея не так уж плоха. Правда, сама она не шевельнула бы и пальцем. Миссис Фордайс нашла объявление Майкла Селлини в «Ивнинг Стандарт», организовала встречу и прислала его в Сент-Блейз-хаус.

Гвендолин, прекрасно владевшая итальянским, обратилась к нему «мистер Челлини», но он, внук итальянского военнопленного, всегда называл себя Селлини. Она отказалась называть его так – она ведь знала, как правильно, а как – нет. Жилец хотел, чтобы они обращались друг к другу по именам – Микс и Гвен, – и предложил ей этот вариант.

– Не стоит, мистер Челлини, – отрезала она.

Она оскорбилась бы до глубины души, обратись к ней кто-нибудь так фамильярно. Лишь Олив Фордайс, тоже к неудовольствию Гвендолин, использовала это сокращение. Гвендолин называла Микса не квартирантом и даже не «человеком, снимающим у нее квартиру», а жильцом. А когда он упоминал о ней, что случалось довольно редко, то называл ее «старой крысой, хозяйкой дома». Но они сосуществовали вполне мирно: поскольку особняк большой, они встречались крайне редко. Конечно, это было только начало – Микс жил в доме всего две недели.

Во время одной из таких случайных встреч он сказал ей, что по профессии инженер. Для мисс Чосер «инженер» значило «человек, который строит плотины и мосты», но мистер Селлини объяснил, что занимается обслуживанием спортивного оборудования. Ей пришлось переспросить, что он имеет в виду, и Микс рассказал, что ремонтирует тренажеры, которые продаются в больших спортивных магазинах. Единственным большим магазином, куда наведывалась Гвендолин, был «Харродс», и, зайдя туда в следующий раз, она прямиком двинулась в спортивный отдел. И попала в мир, которого совершенно не понимала – не понимала, кому нужны все эти тренажеры, и усомнилась, что мистер Селлини говорил правду. Как выражался профессор, не заговаривал ли он ей зубы?

Временами, но не часто, Гвендолин обходила дом с тряпкой и щеткой для ковра. Она не слишком усердно орудовала этим приспособлением и никогда не чистила его. Пылесос, купленный в 1951 году, сломался двадцать лет назад и так и не был починен. Он стоял в подвале среди скатанных ковров, там же, где стол, сложенные картонные коробки, граммофон тридцатых годов, скрипка без струн и корзинка с профессорского велосипеда, на котором он когда-то ездил в Блумсберри и обратно. Со щетки каждый раз, когда ее поднимали, сыпалась грязь. Когда Гвендолин, волоча щетку по ступенькам, доходила до своей спальни, то уставала от всего этого и мечтала вернуться к чтению Бальзака или Троллопа. Не хотелось возвращать щетку на место, так что она оставляла ее в углу спальни с обмотанной вокруг ручки тряпкой. Иногда щетка простаивала там неделями.

Чуть позже, около четырех, Гвендолин ждала в гости Олив Фордайс с племянницей на чашку чая. Она никогда не видела эту племянницу, но Олив говорила, что та мечтает посмотреть, где живет Гвендолин, потому что без ума от старинных домов. Сент-Блейз-хаус приведет ее в восторг. Гвендолин не была особо занята, только перечитывала «Отца Горио». Через минутку она сходит в магазин на углу и купит к чаю рулет с вареньем и, может, заварной крем.

Уже много лет она не пекла сама, но когда-то каждый пирог, эклер или булочку делала своими руками. Она хорошо помнила рулеты с вареньем, крем, малиновый джем, тонкий слой сахарной пудры. Профессор не выносил покупных сладостей. Но пить чай любила вся семья. А к чаю можно было пригласить гостей. Когда миссис Чосер была уже очень больна и медленно, в муках, умирала, ее врача всегда приглашали к чаю. Поскольку мать лежала наверху, а профессор часто читал где-то лекции, Гвендолин оставалась наедине с доктором Ривзом.