Трилобиты: Свидетели эволюции - [2]

Я внимательнее присматриваюсь к утесам и для себя отмечаю, что они состоят из того же темного сланца. Поэтому-то утесы и кажутся такими неприветливыми, суровыми и мрачными. Они грозно хмурятся (слово, кажется, применяют только для скал и бровей) над самым морем, они рассечены глубокими и наверняка опасными трещинами. Не берег, а прямо гимн головокружению: «измученные скалы, уродливые вершины всех мастей…»[2] Я внимательно смотрю под ноги: узкая и скользкая тропа ненадежна после недавних дождей, один неверный шаг может обернуться бедой. Полуразрушенные каменные ограждения говорят о том, что раньше поля подходили близко к краю обрыва, всего несколько шагов по крутому зеленому склону отделяют путника от поднебесья, где на ветру кружатся буревестники и гагарки. Несколько низкорослых деревьев на склоне пригнулись, будто в ужасе тянут ветки прочь от страшного края пропасти.

Пока я добираюсь до вершины горы у Пентаргонского залива, у меня складывается общее представление о геологии этих краев. Темные породы вдали на недосягаемых скалах наверняка исстрадались в колоссальных тисках земной коры: они будто смяты и опрокинуты. Пласты изгибаются и закручиваются, я не вижу ни одной прямой линии. В дальнем конце залива замечаю вертикальную трещину, которая рассекла утес сверху до самого моря. Тысячелетиями ее углубляли ветер и волны. Это, очевидно, разлом — гигантская трещина в черной породе; земля содрогнулась, когда произошел этот сдвиг. Разломы — это следы древних землетрясений, навечно записанных на скалах. Когда-то весь берег смяло могучими взрывами, заставившими целые пласты гнуться и разламываться. Свидетельства доисторических конвульсий земной коры навсегда запечатлены на этих вершинах.

Если присмотреться, следы тектонической активности заметны везде. Недалеко от трещины в узкой впадине течет ручей; он пробился там, где породы ослаблены. Впадина резко обрывается у скал, ручей срывается в море водопадом, а ветер превращает его в водяную пыль. Море вымыло в скалах пещеры и гроты: я вижу их вдоль всей береговой линии. Даже при сегодняшней спокойной погоде слышно, как море штурмует сланец, выбирая слабые места там, где сдвиг поломал пласты, и на отвоеванной территории оставляет грот или промоину. Иногда волна, подобно поршню, загоняет в пещеры воздух, и сжатый он вырывается обратно со звуком выстрела, будто далекие беспорядочные залпы отзываются эхом тектонических войн. А вообразите канонаду в штормовой день! Нетрудно понять, как тысячелетняя эрозия вытачивала каменные громады и острова, подобные острову Мичард в заливе Боскасл. Со временем вода и ветер превратят в пыль и эти отчаянные форпосты суши, смоют их мало-помалу в море. Я вижу, как белые вены кварцита расчертили мрачную поверхность камней, будто мелом на черной доске. В одном месте кварцитовые линии прорисовывают контуры пласта, скрученного так, что он оказался вверх ногами. Какая же чудовищная сила играла каменными глыбами, скручивала их, как пластилин! Вдоль разломов массы кварцита утолщаются. Подобно сукровице в ране, кварцевая масса выдавливается из породы и застывает в трещинах. Скорее всего, именно отсюда взяли кварцит для тех подпорок в стене. В напряженной породе кварцит, где только возможно, заполняет пустоты; получаются узоры, похожие на клубок взбесившихся спагетти. В целом кварцит тверже сланца, и кварцевая галька еще долго останется на берегу после того, как эрозия обратит в ничто каменные глыбы материка. Готов спорить на что угодно, что круглые камушки на берегу Пентаргонского пляжа — это кварцитовая галька. Она переживет окрестные скалы и — кто знает? — может, даже и человечество.

Когда-то черный шельф и сланцы были осевшим мягким илом на дне океана. Время преобразило его: заставило затвердеть, подняло на сотни метров над уровнем моря, свернуло в складки. Сколько времени на это понадобилось? Рядом со мной, на краю обрыва надпись: «Осторожно! Камни крошатся! Будьте внимательны!» И это правда. Каменный карниз нависает прямо над пропастью. Дрожь пробирает, когда представишь, как эта глыба рухнет вниз и разобьется на куски. Неслучайно соседняя бухта называется Крэкингтон — Трещинная, — в названии звучит разрушительное коварство эрозии.

В кармане у меня геологический путеводитель по району Боскасл. Схема выхода пород в моей геологической карте рассказывает истории о тектонической агонии этих мест, столь очевидные наблюдателю: каменные образования покорежены и перевернуты, земля рассечена трещинами. Я могу точно определить — я стою на породах свиты Боскасл; на сухом научном языке они значатся как раннекаменноугольные[3] (в Америке их назвали бы миссисипскими). Этот уголок мира очень древний — древнее млекопитающих, даже древнее динозавров. Изломанные контуры черных плит считались старожилами в этих местах уже тогда, когда на склоны холмов вышли тираннозавры. Во времена, когда появились эти скалы, вокруг были только древовидные папоротники, тараканы да неповоротливые земноводные. Невольно задумаешься о необъятности геологического времени! Процесс эрозии, хотя и видимый, и слышимый, тянется невыразимо медленно. Я могу простоять здесь всю жизнь и не заметить ни малейших изменений в окрестных скалах. Может быть, расщелина вдоль разлома после особо сильного шторма местами чуть расширится, покажется немного темнее. Сорвавшийся камень оставит след, ободрав траву и кусты. Но я уверен, когда Томас Гарди стоял на этом месте, он видел тот же пейзаж, который сейчас открывается моему взору. Скорее всего, растительность была другой, но геологический портрет скал остался прежним. Наш разум не в силах объять временной размах, стирающий скалы в ничто, крошащий в пыль каменные валуны, превращающий в мелкие камушки глыбы кварца: сначала неровные, потом обкатанные морем в круглую гальку, цветом и размером похожую на яйцо. Проносятся тысячелетия, зарождаются и вымирают виды, а утесы упрямо стоят, безразличные к штурмам и осадам времени. Тем не менее, если ждать ДОСТАТОЧНО долго, то кажущиеся незыблемыми каменные уступы исчезнут, плиты пола в «Паутине» превратятся в песок, осядут на дно, как и все, что сделано человеком, — все переменится и перемелется великим колесом времени. Скалы стираются в пыль: пыль затвердевает в камень; тектоника Земли поднимает камни со дна моря, превращая их в горы; и опять настает черед воды и ветра. Вот оно, колесо земного бытия. Если бы Густав Малер написал «Песнь о Земле» (Das Lied von der Erde) с позиции геолога, она отразила бы мелодию бесчисленных циклов эрозии и воскрешения, но даже самый терпеливый слушатель, приученный к длинным заунывным симфониям, и тот не выдержал бы.