Трильби - [81]
«Ему отпустили бы все грехи без исповеди», — говорила мадам Винар о Маленьком Билли. Так и при одном взгляде на Зузу ему отпустили бы все его грехи и допустили бы к святому причастию, ни о чем его не спрашивая!
Ни Билли, ни Лэрда не представили трем дамам. Этой чести удостоился лишь Знатный Малый. Зузу даже не спросил их, где они остановились, и не пригласил к себе, но, прощаясь, выразил живейшее удовольствие от встречи с ними и надежду когда-нибудь обменяться рукопожатиями в Лондоне.
На обратном пути в Париж выяснилось, что Знатный Малый получил от герцогини матери («мама-герцогиня», как называл ее Зузу) приглашение отобедать с ней и с Хонксами на следующий день в квартире, которую она сняла на площади Вандом, так как собственный ее особняк на улице Лилль сдан внаем семье Хонкс, а замок Буасегюр — господину Денуару, или «де Нуару», как он предпочитал называться' на визитных карточках, — известному фабриканту мыла. У него была репутация приятного человека, и его единственный сын, кстати, вскоре женился на мадемуазель Жанне-Аделаиде д'Омари-Бриссак де Ронсево де Буасегюр де ла Рошмартель.
— Мы живем теперь далеко не в роскоши, уверяю вас, — патетическим тоном сказала Таффи герцогиня мать, но намекнула, что вскоре все изменится к лучшему ввиду предстоящей женитьбы ее сына на мисс Хонкс.
— Господи боже — мой! — воскликнул, услышав это, Билли, — на этой смешной маленькой уродине в синем? Но ведь она безобразна, она косит и выглядит карлицей и круглой идиоткой! Я не знаю, есть у нее миллионы или нет, это безразлично, но человек, который женится на такой женщине, — преступник! До тех пор, пока здоровый мужчина способен заработать на хлеб (пусть и тяжелым физическим трудом), всякий, кто вступает с подобной женщиной в брак (пусть из сожаления к ней и в силу мягкости своего характера, даже тогда!), — позорит себя, оскорбляет своих предков и причиняет непоправимый вред своему потомству. Он в корне пресекает свой род и губит его навечно! Его необходимо обезопасить, засадить в тюрьму, осудить на пожизненную каторгу! А когда он умрет, ему нужно приуготовить особую преисподнюю…
— Ш-ш, замолчите, богохульник вы этакий! — сказал Лэрд. — Куда заведут вас подобные рассуждения? И что станется со всеми великолепными герцогскими владениями и с особняками двенадцатого века, стоящими напротив Лувра на берегах сей исторической реки? Что сталось бы с десятком обедневших носителей стариннейших, исторических фамилий, если бы дать вам волю? — И Лэрд подмигнул ему своим историческим подмигиванием.
— К черту особняки двенадцатого века! — произнес Таффи, как всегда значительно и веско, с самым серьезным видом. — Билли совершенно прав, и я чувствую отвращение к Зузу! А она? Ведь она выходит замуж не ради его прекрасных глаз, я полагаю. Значит, она такая же преступница, как и он, соучастница в преступлении! А вообще говоря, она не имеет никакого права выходить замуж! Вымазать их дегтем и обвалять в перьях обоих — и маму-герцогиню заодно! Я, наверное, потому и отказался от ее приглашения! А теперь давайте-ка пойдем и пообедаем с Додором… Его невесту, во всяком случае, прельстило не герцогство или приставка «де»; она действительно влюбилась в его прекрасные глаза! И если будущие потомки Риголо будут менее красивы, чем их предок, и не столь остроумны, как он, все же они будут его усовершенствованными образцами во многих других отношениях… Возможностей для этого более чем достаточно!
— Внимание! Слушайте! — вскричал Маленький Билли, всегда впадавший в легкомысленное настроение, как только Таффи начинал горячиться. — Ваше здоровье и за вашу песню, сэр, таково и мое мнение, вы попали в точку! Отчего бы нам не выпить после этой маленькой декларации?
Они молча продолжали свой путь, без сомнения размышляя про себя о несовершенстве человека и мысленно представляя себе чудесных маленьких Уиннов, Баготов или Мак-Алистеров, которыми они могли бы осчастливить пришедшее в упадок человечество, если б волею судьбы некая очаровательная и исключительно одаренная гризетка и т. д., и т. д., и т. д.
В богатейшем «восьмирессорном» голубом экипаже мимо них прокатили мисс и миссис Хонкс; мама-герцогиня проехала в наемной карете; Зузу — верхом. «Весь Париж» дефилировал перед ними, но, непричастные к этой процессии, они сошлись во мнениях, что это зрелище не идет в сравнение с ему подобным в Гайд-парке в разгар лондонского сезона.
Друзья добрались до площади Согласия в тот отрадный час прекрасного осеннего дня, какой бывает в блестящих столицах, когда за зеркальными витринами магазинов, на улицах и бульварах — повсюду уже зажглись огни, а дневной свет еще мерцает, готовясь вот-вот угаснуть, как быстротечная радость. И на сей раз, после захода солнца, будто нарочно, в виде особого подарка, желтая луна взошла с востока над Парижем и поплыла по небу над трубами Тюильрийского дворца.
Они остановились, чтобы поглядеть, как в старые времена, на возвращавшуюся с прогулки вереницу карет и экипажей. «Весь Париж» двигался нескончаемым потоком; он очень длинный, этот «весь Париж».
