Трильби - [28]

Таков был Свенгали, терпеть которого можно было только ради его игры на рояле, готовый всегда дразнить, пугать, задирать, мучать кого угодно, кого бы то ни было из тех, кто был меньше и слабее, чем он сам, начиная с женщины и ребенка, кончая мышью или мухой.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Проплыви все моря, океаны,

Обойди все дальние страны,

Нигде не найдешь ты девицы,

Что с нею могла бы сравниться.

Думать о ней наслаждение!

Глядеть на нее упоение!

Прелестным сентябрьским утром, около одиннадцати часов, Таффи с Лэрдом сидели в мастерской, каждый перед своей картиной. Они покуривали, задумчиво поглаживая себя по колену, и молчали. По случаю понедельника оба были в подавленном настроении, тем более что накануне поздним вечером вернулись втроем из Барбизона и Фонтенбло, где провели целую неделю — изумительную неделю — среди художников, предположим, таких знаменитых, как Руссо, Милле, Коро, Добиньи и других, не столь прославленных на сей день. Особенно очарован был Маленький Билли. Жизнь богемы пленила его своим артистизмом, ему захотелось носить простые блузы, ходить в деревянных башмаках и широкополых соломенных шляпах. Он поклялся себе и своим друзьям, что когда-нибудь поедет туда и останется жить там до самой смерти, — он станет писать лес таким, каков он есть, и населять его прекрасными людьми, выдуманными им самим. Он будет вести здоровую жизнь на свежем воздухе, простую по своим материальным запросам, но возвышенную по духовным стремлениям.

Наконец Таффи сказал:

— Мне что-то не работается сегодня. Так и тянет погулять в Люксембургском саду и позавтракать в кафе «Одеон», где вкусные омлеты, а вино не синее.

— То же самое приходило в голову и мне, — признался Лэрд.

Таффи накинул на плечи старую охотничью куртку, нахлобучил потрепанный картуз, козырек которого торчал почему-то кверху, а Лэрд облачился в видавшее виды пальто, достававшее ему до пят, водрузил на голову древнюю соломенную шляпу, обнаруженную ими в мастерской, когда они пришли ее нанимать, и оба направились в путь по ласковому солнышку к студии Карреля. Им хотелось соблазнить на прогулку Маленького Билли. Они надеялись уговорить £го бросить работу и разделить с ними их лень, аппетит и общий упадок духа.

Каково же было их удивление, когда, спускаясь по узенькой, кривой улочке Трех Разбойников, они увидели самого Билли, шедшего им навстречу с таким трагическим видом, что они даже встревожились. В одной руке он держал кисть и палитру, в другой — свой небольшой саквояж. Он был бледен, шляпа сдвинута на затылок, волосы торчали во все стороны, как у взъерошенного шотландского терьера.

— Господи! в чем дело? — спросил Таффи.

— О-о-о! Она позирует у Карреля!

— Кто позирует?

— Трильби! Позирует этим разбойникам! Не успел я открыть дверь, как увидел ее; она была там, я видел! Меня будто по глазам ударили, я удрал! Я никогда не вернусь в эту проклятую дыру! Я еду в Барбизон, буду писать лес! Я шел предупредить вас. Прощайте!

— Подождите минутку. Вы сошли с ума? — сказал Таффи, хватая его за шиворот.

— Пустите, Таффи, пустите меня, черт побери! Я вернусь через неделю. Но сейчас я еду! Пустите, слышите?

— Постойте, я поеду с вами.

— Нет! Я хочу быть один, совсем один. Пустите меня, говорю вам!

— Не отпущу, пока вы не поклянетесь, — дайте честное слово, что напишете нам, как только туда приедете, и, пока не вернетесь, будете писать ежедневно. Клянитесь!

— Хорошо: я клянусь — честное слово! Ну же! До свиданья, до свиданья! До следующего воскресенья! Прощайте! — И он исчез.

Черт возьми, что все это значит? — воскликнул взволнованно Таффи.

— Наверное, он был потрясен, когда увидел, что Трильби, одетая, переодетая или неодетая, позирует в студии Карреля, — он ведь такой чудак. Но, должен сказать, я удивляюсь Трильби. На нее дурно влияет наше отсутствие. Что ее принудило к этому? Она никогда не позировала в подобных мастерских. Я считал, что она позирует одному лишь Дюрьену да старику Каррелю.

Они прошли несколько шагов в молчании.

— Знаете, мне пришла в голову страшная мысль — этот глупец влюблен в нее!

— Мне давно приходила в голову страшная мысль, что она влюблена в него.

— Как это было бы глупо! — откликнулся Таффи.

Они пошли дальше, раздумывая над своими страшными догадками, и чем больше они раздумывали, соображали и вспоминали, тем сильнее убеждались, что оба правы.

— Хорошенькая заварилась каша! — сказал Лэрд. — Кстати о каше — пойдем позавтракаем.

Они были настолько деморализованы, что Таффи задумчиво съел три омлета подряд, Лэрд выпил две бутылки вина, Таффи — три, а потом они целый день бродили по городу, боясь, что Трильби забежит к ним в мастерскую, — и оба чувствовали себя глубоко несчастными.

Трильби пришла позировать в студию Карреля вот по какой причине: Каррелю вдруг вздумалось писать с натуры в течение целой недели в кругу своих учеников, чтобы они могли смотреть и писать с ним вместе и, если возможно, писать, как он. Он попросил Трильби оказать ему любезность и позировать в студии, а Трильби чувствовала такое преданное расположение к великому Каррелю, что охотно согласилась. Поэтому в понедельник утром она пришла в студию, и Каррель поставил ее на помост в позе девушки на прославленной картине Энгра «Источник», с глиняным кувшином на плече.