Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев - [66]

Для нас все еще остается загадкой короб Вакджункаги: кажется, он носил в нем самое сокровенное, свою сущность. Гораздо более мрачные ноты звучат в истории, которую рассказывает Клемент Александрийский о македонском Кабирском культе: два кабира убили своего младшего брата и принесли в Этрурию его пенис, который был спрятан ими в особом ларце (Protrepticus, II, 19). Так этруски познакомились с культом Диониса. По сведениям историка Николаоса из Дамаска (Якоби, Фрагменты древнегреческих историков, 52), в городе Ассессос в Малой Азии имели место похожие события: однажды в город прибыли два молодых иноземца, носивших фригийские имена Тоттес и Оннес. С собою они принесли загадочный ларец, спасший осажденный город, и основали в нем Кабирские мистерии. Сам Дионис никогда не изображался как откровенно фаллическое божество. Он предстает или в длинном одеянии или в еще в каком-то другом женоподобном виде. Движение по кругу с фаллосом, его воздвижение и открытие играли определенную роль в его культе. Разумеется, этот элемент не был чужд природе божества — пусть и отделенный от него, он составлял его особенность.

Это отступление в другую область, от атмосферы, сопутствовавшей комедии и пьесам флиаков, в атмосферу мистерий не случайно, ибо мистерии также могут внезапно превращаться из возвышенного действа в смехотворное представление, чтобы дать затем материал для веселых историй Петрония. Театру флиаков на Ближнем Востоке наследовал театр теней, герой пьес которого по-турецки именовался Карагез, или Черный Глаз. Флобер в своем «Путешествии в Карфаген» (1858) описывает его следующим образом:

«Пенис Карагеза был похож, скорее, на балку; это уже не было непристойным. Существует несколько Карагезов; мне кажется, этот персонаж переживает упадок. Нужно только показать как можно больше фаллоса. На самом большом был колокольчик, который при каждом движении бедер звенел; это вызывало сильный смех».

Только путем чрезвычайного упрощения данный материал мог быть сведен в общеизвестную категорию «культов плодородия». Даже в своем самом грубом виде он требует очень осторожного отношения к различению стилей, смыслов и атмосферы. Я надеюсь, что если подобная точность и осторожность оправданы для изучения культуры классической Греции и Рима, она также станет непременным условием для той области исследований, что теперь открыта для нас благодаря работе Пола Радина.

IV ПРИРОДА ТРИКСТЕРА

Должен признаться, что мне не удалось разыскать ни в мифе виннебаго, ни в каких-либо других архаических источниках или в их драматических представлениях ничего похожего на «внутреннее развитие» героя. Боги и другие первобытные существа не обладают внутренним измерением. Не имеют его и относящиеся к той же сфере герои. Можно проследить те изменения, которые вызваны временем и различными стилями, но удивительней всего сила сопротивления, которая позволяет «ядру» пережить эти изменения. Мои собственные наблюдения подтверждают то определение героя, которое было предложено Эмерсоном: «Герой — это тот, кто обладает неподвижным центром». Для нас это также является истинным. В самом первом эпизоде, когда Трикстер еще не назван и мы слышим лишь о вожде, совокупляющимся с женщиной неподобающим образом в неподходящее время — он, Трикстер, уже присутствует, обнаруживая свою истинную природу духа беспорядка, противника границ (именно этот активный элемент и объединяет столь различные компоненты — «фаллический», «прожорливый», «хитрый», «глупый»).

Архаические социальные иерархии строго упорядочены. Архаическое отнюдь не значит хаотическое. Наоборот: ничто не раскрывает смысл всеохватного социального порядка так отчетливо, как религиозное признание того, что избегает этот порядок — персонажа, выражающего и воплощающего жизнь тела, ничему не подчиняющегося полностью, управляемого похотью и голодом, вечно навлекающего на себя боль и страдания, хитрого и вместе с тем неразумного в своих поступках. Беспорядок — неотъемлемая часть жизни, и Трикстер — воплощенный дух этого беспорядка. Его функцией в архаическом обществе, вернее, функцией мифологических сюжетов, о нем повествующих, является внесение беспорядка в порядок, и таким образом, создание целого, включение в рамки дозволенного опыта недозволенного.

Эта функции сознательно продолжает плутовской роман. Рабле своим великим непристойным романом отстаивает интересы гуманистической традиции перед именем средневековых форм жизни. В Испании плутовской роман оформился в самостоятельный жанр литературы и оставался там единственным средством сопротивления застывшей традиции. Гете написал своего «Рейнеке-Лиса» во времена Французской революции, и этот эпос о похождениях Трикстера — классический пример подобного рода литературы. Герой Томаса Манна Феликс Крулл («Исповедь Феликса Крулла, отпетого мошенника») стоит в этом же ряду, здесь Трикстер — буржуа в условиях современного нам общественного строя. Видимо, великий романист не мог не отдать должного плутовскому жанру.

Как и всякий другой трикстер, Гермес также действует вне пределов установленных обычаями и законами границ. Та область, в которой он действует, описана мной как «ничья земля, закрытое герметическое пространство между установленными границами собственности; пространство, где все еще возможны открытия и кражи». («Гермес — проводник душ», с. 33) К этому я добавляю: «Просто беспринципность — это еще не Гермес, он также энергия и мастерство. Если глупцу везет, то этим везением он обязан неторопливости Геракла, почитавшегося в Италии как бог удачи». Уже это позволяет развести Гермеса и Вакджункагу: последний представляется мне сочетанием Гермеса и Геракла, даже более, чем Прометея и Эпиметея. От Гермеса — его негероические черты, а от Геракла — все, что связывает его с жизнью, с ее радостями и печалями. «Геркулесов Гермес» — так его можно определить, не забывая в то же время о том, что один из идейских дактилей, первобытных фаллических существ, чье имя означает «палец», звался также Гераклом. Утверждают, конечно, что это был другой Геракл, совсем не сын Зевса и Алкмены, но постоянство изначальной фаллической природы не менее очевидно проглядывает и в похождениях могучего обладателя дубинки.