Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев - [63]
II СТИЛЬ
Это впечатление тесно связано с другим явлением — с тем, что эти истории имеют относительно позднее происхождение. Для нас не так уж важна внешняя хронология, не так важно то, что тексты, в том виде, в каком мы их читаем и как они переданы одним из немногих оставшихся профессиональных рассказчиков, принадлежат нашему столетию. Хотя сам по себе этот факт не лишен значимости. Страх Рильке по поводу того, что бог может «износиться» — «на что нужен изношенный бог?» — оправдан в отношении божества архаического, такого, как Трикстер, так же, как и в отношении Высшего Божества, если не в большей степени. К веку двадцатому любой бог неизбежно выглядит несколько изношенным, даже в том случае, если поклоняющиеся ему люди долго сохраняли архаические традиции своей культуры и религии. Сама архаика за это время стареет и изнашивается. Что же касается рас и народов, живущих в более быстром темпе, время ее старения еще короче.
Это как раз то, что я имею в виду, говоря о более позднем происхождении: это тот случай, когда архаика (в точном смысле этого слова) скорее связана не с началом, происхождением, архе, но с концом, упадком или переходом, подобным переходу от архаического периода к классическому в Древней Греции. Не все народы были способны преодолеть рубеж своей архаической традиции. Это не является обязательной стадией развития, через которую непременно проходит все человечество. В противном случае нам бы не удалось найти элементы архаики у современных народов. Необходимо отметить, что эти народы по данному признаку не относятся к «более низкой» или «другой» разновидности человеческих существ (скажем, к разновидности 1, в то время, как мы сами относимся к разновидности 3 или 4). Это люди, психофизиология и ментальная структура которых ничем не отличается от нашей.
Везде, где на смену архаической эпохе пришла эпоха классицизма, в рамках которой архаическая традиция достигла своего апогея, а затем была вытеснена, мы видим, что этот процесс сопровождался блестящим прорывом в области культуры, приведшим к «исключительному» состоянию, которое за краткий период оказало огромное влияние на последующее развитие, но само при этом не сохранилось. Но далеко не все греческие племена испытали на себе этот прорыв от архаики к классицизму. Поздние проявления архаического, с которыми мы сталкиваемся в историях виннебаго о Трикстере, могут быть также обнаружены и в греческой культуре. Например, дорические фарсы южной Италии, где роли богов исполняли тучные актеры — «флиаки», носившие на себе во время спектакля муляжи огромных фаллосов, можно сравнить с плутовскими историями о Трикстере из мифологии виннебаго — но с точки зрения не внешней хронологии, а внутренней, согласно которой архаика стареет. Если судить по сценам, изображенным на вазах, эти комедии были очень похожи на приключения Трикстера, но при этом несли в себе еще и драматический элемент, унаследованный от самой мифологической традиции и повышающий эффект сценического действа.
Используя термины «архаичный» и «архаика», мы выносим стилистическое суждение не только о произведениях искусства, но и о культурах в целом как духовных единствах. Возможно, мы делаем это еще более прямолинейно, чем Лео Фробениус, который впервые ввел понятие стиля в этнологию и применил эту категорию ко всем феноменам того или иного общества. Рассмотрение стиля может быть дополнено перечислением характеристик архаического стиля, хотя они и не могут быть признаны его реальным основанием. Но главное здесь не сами характеристики — они лишь указывают на способ бытия, трудновыразимый в словах но получающий наиболее ясное и яркое выражение в искусстве — не только в особых произведениях по случаю торжества или праздника, но также и в артефактах, связанных с повседневной жизнью. Именно это служит столь широким основанием суждениям о стиле, что они могут выходить за границы определенного периода в истории искусства. Так, из истории о Трикстере мы получаем представление о том, что такое «архаическое», или, если быть более точными, что имеется в виду под позднейшим, «изношенным» архаизмом, пережившим себя самого.
Хотя фарсы флиаков по стилю были старше, чем древние аттические комедии, их южноитальянский вариант представлял собой пост-классику: это были только лишь сохранившиеся остатки позднего архаизма, сохранившие еще некоторые черты достижений архаического искусства во времена его расцвета, когда сцены из мифологии получали свое бессмертное воплощение на церийских гидриях. Два образца беспечного повествовательного искусства росписи на ионических вазах, шедевры которого найдены в этрусском городе Цере, представлены в моей книге «Боги Греции» (илл. IIа и VIIa). Третью можно увидеть в Лувре, на ней изображена первая кража, которую совершает младенец-трикстер Гермес. Еще одна архаическая тема в греческой мифологии — борьба двух братьев, Аполлона и Геракла за дельфийский треножник — тема, также обнаруживаемая в архаических произведениях искусства, «архаических» не только с точки зрения искусства (тема появляется также и в классический период), но и из-за самого сюжета: это борьба между двумя божественными братьями.
Эта книга является последним прижизненным трудом Юнга, а также единственным популярным изложением его теории, адресованным самым широким кругам читателей. Используя метод «аналитической психологии» Юнга, его ближайшие сподвижники и ученики наглядно демонстрируют влияние бессознательного, опосредованное символами, на древние мифы и современное искусство, на научный поиск и человеческую жизнь от младенчества до старости.
Работы, вошедшие в данную книгу, знаменуют поворотный пункт в истории аналитической психологии, здесь изложены основные положения, на которых зиждется большая часть поздних работ Карла Густава Юнга. Перевод осуществлен по 7 и 18 томам собрания сочинений Юнга, изданного Принстонским университетом.Книга адресована специалистам – психологам, философам, историкам культуры – и всем, кто интересуется вопросами аналитической психологии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Данный том включает в себя наиболее известные работы «Архетипы коллективного бессознательного», «Концепция коллективного бессознательного» и «Психологические аспекты архетипа матери». В этих работах автор развивает основные положения аналитической психологии, подробно раскрывая перед читателем ключевые понятия своей теории и свой метод в целом.
Рассматривается формирование личности, как своеобразное эволюционирование разума, как следующий, более высокий и более прогрессивный этап его существования. Не заявляя этого дословно, Юнг в своих рассуждениях о личности выделяет главные ее свойства — цельность, зрелость, определенность. Фраза Юнга "Личность как полная реализация целостности нашего существа — недостижимый идеал" отнюдь не противоречит вышесказанному — в природе нет ничего абсолютного.Весьма показательны также рассуждения Юнга о том, что оценочные категории добро-зло совершенно не эквиваленты категориям лучше-хуже.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».