Триэль - [30]

 - Я знаю, что ты хотел на ней жениться. – Мне даже не надо было уточнять на ком именно. – Ты поэтому так злишься?

 Алистер прикусил верхнюю губу и помотал головой из стороны в сторону. Глядя на него, на моего младшего брата, я жалею о том, что взял его с собой. Пусть бы остался в Ревинре, завёл семью, жил бы счастливо, но он не мог, и я не мог. Мы братья, мы вместе выбрались из ада, и он даже не допускал мысли о том, чтобы позволить мне одному вернуться в Дорию.

 - Примерно год назад… - Произнёс Алистер.

 Мне стоило уговорить его остаться.

 -  …у меня должен был родиться ребёнок.

 Внутри меня образовалась пустота.

 - В день, когда я пришел к Анне и сказал, что мы уезжаем, она сказала, что беременна. Она плакала, - голос Алистера дрожал, - она была в шоке, что я вот так просто я уйду от неё, не злилась, только плакала. И сказала, что оставит ребёнка в любом случае. Как память обо мне. И я ушёл.

 - Почему ты мне не сказал? Ты мог!..

 - Что я мог? – Он снова закричал. – Остаться там и бросить тебя одного? Дать тебе уйти в Дорию самому? Нет, Сайлекс! Ты – мой брат.

 - Я должен был идти один…

 - Нет! – Алистер набрал полную грудь воздуха, но вместо того, что бы сказать что-то, стал медленно выдыхать. – Весь пройдённый путь мы шли вместе, Сайлекс. Нет, - повторил он, - я должен быть рядом с тобой, и я хочу увидеть день, когда небо над Дорией снова станет голубым. Вопрос только в том, когда это случится. Ты пойми, - он усмехнулся, - у нас есть только наша жизнь. Если мы не снимем купол, он не исчезнет никогда, и даже когда последний дорийский житель умрёт, небо всё ещё будет алым.

 - Давай я тебя выведу. Я смог прорезать купол тогда, смогу и сейчас, ты…

 - Нет, Сайлекс. Нет. – Не будь Алистер врачом, у него сейчас дрожали бы руки, одна из которых немало кровоточила от пореза ножом. – Решение вернуться в Дорию было не твоим, не моим, а нашим. У нас с тобой есть цель и задачи, которые необходимо решить. Ты понимаешь это лучше меня, но прошу тебя, не стоит забывать что ты – человек, и что вокруг тебя – люди. И сейчас, - он указал пальцем на дверь, всё ещё подавляя слёзы, - ты оденешься, приведешь себя в порядок и поедешь к своей жене. Хорошо? Ни слова больше. Молча. Езжай.

 Я сделал, как он сказал: принял душ и побрился. Алистер привёз мне целую сумку одежды, и впервые за полтора года я почувствовал ласковую мягкость хлопка. Практически вся одежда, продающая на прилавках Дории, - синтетическая. Не удивлюсь если узнаю, что мои костюмы и рубашки раньше были горой пластиковых бутылок. Вторичная, третичная и так далее переработка отходов – это необходимость для выживания страны, но всё же натуральные волокна кое-где производили, и одежда из них была редкой роскошью. Я не стал спрашивать Алистера где он её нашел, и вообще не стал ни о чем его спрашивать. Не произнеся больше ни слова, я сгрёб в охапку свои документы и вышел из номера. Нет никаких сомнений, что брат выпишется от моего имени.

 Эта поездка была самой долгой в моей жизни: есть над чем поразмыслить, и нет сил мыслить о чём бы то ни было. Возможно, лёгкая головная боль и слабость являются следствием затяжного похмелья, или это побочные средства той горы таблеток, что мне скормил Алистер, но как бы там ни было, минуты тянулись очень долго.

 Через полчаса я вышел на станции Грирент и торопливо зашагал вдоль старинных четырёхэтажных домов. После поворота налево, мне в нос ударил сильный хвойный запах: наш дом окружило бесчисленное множество еловых деревьев. А вот он и показался: новый, из тёмно-розового кирпича с крышей из коричневой черепицы, с просторным двориком, окруженным живой изгородью. Глядя на собственный дом, и понимая, что его построили не так давно, дорийцы начали казаться мне не такими уж безнадежными, раз они ещё способны творить что-то красивое.

 Я прошел сквозь тёмно-серебряные ворота, прошел по дорожке, выложенной мелким серым камнем, и вошел в дом.

 Ещё никогда я не видел его таким чистым. Белый пол блестел и даже скрипел при каждом моём шаге, в воздухе стоял сильных запах моющих средств с хлорной отдушиной. Пройдя мимо кухни, я краем глаза заметил, что все тарелки, чашки, кастрюли и столовые приборы аккуратно разложены по стопочкам или прозрачным стеклянным ящикам, плита едва ли не сияет. Длинный тёмно-красный ковёр, тянущийся практически через весь первый этаж от главного входа до гостиной, вдруг стал невероятно мягким, пыль исчезла даже с подпотолочных полок, где стояли уродливые, на мой взгляд, каменные фигурки.

 И царила тишина. Не просто молчание пустого дома, а гробовая тишина, словно здесь недавно кто-то умер, и хозяева не желают прерывать свою скорбь. А ведь здесь и правда умер человек, пусть и нерождённый.

 Я увидел макушку Алессы, выглядывающую из-за спинки кресла. Её рука безвольно поникла, свисая едва ли не до пола. Я даже не слышал, дышит ли она, хотя помню, что сопит Алесса знатно. Внутри заиграла тревога. Какой же я дурак: бросил её, одну, после всего, что она пережила. Если сейчас, когда я пересеку комнату и увижу её лицо, её глаза окажутся мертвенно пустыми, это будет моя вина, и в этот раз от этой ноши мне никак не отвертеться.