Тридевятые царства России - [30]

Есть и другая определяющая черта этих городов. В них ощущается дыхание огромного, по существу, безграничного пространства, именуемого Державой. Эти города – как гвозди, которыми грамота имперской государственности прибита к плоскости Земли. Держава – особая форма освоения пространства; Держава в этом отношении – та же дорога. Города – почтовые станции на этой дороге. И в прямом смысле: возникли они на пересечении дорог, по которым шли – войска ли, каторжники ли, беженцы или переселенцы – все те людские потоки, которые, расширяя границы русского мира, строили тело Державы. Большой город – место пересечения земли, воды и сухопутной дороги, когда-то грунтовой, теперь – асфальтовой и железной. Символ его – мост.

Города Поволжья в этом отношении особенные. Их особость определяется природой Волги, той двойственной ролью, которую извечно играла она в человеческом мире. Волга – дорога соединяющая; она же – граница разделяющая. Упершись в её текучий фронт, сухопутная дорога прорывает его – и тогда уходит уже далеко, в бесконечность Сибири, Севера, евразийской степи. Или же, если её движению не хватает энергии, разбивается об воду – образует тупик. Соответственно и города Поволжья отчётливо разделяются на две категории: города – проходные дворы и города-тупики.

Есть более и есть менее явные представители того и другого. Ярко выраженные проходные города живут на магистральных трассах – асфальтовых, железных, нефтепроводных – тянущихся от Москвы на Север и Восток. Это – Ярославль, Нижний, Казань, Волгоград, Саратов. Типичные тупики, на которых обрываются дороги, – Кострома, Чебоксары, Ульяновск, Астрахань. Самара занимает среднее положение; и вообще она в Поволжье особая: расположена восточнее всех, и время там не московское, а самарское (на час раньше). Жизнь в проходных городах и в тупиках идёт по-разному. Проходные бурлят не хуже Москвы, спешат, суетятся, догоняют и перегоняют столицу, борются за первенство, собирают и тратят капиталы, взлетают ввысь на спекулятивном подъёме и панически проваливаются в ямы кризисов. Тупики – тихи и смиренны, жизнь в них непритязательна, но и несуетна, богатств нет и не предвидится, но зато они ближе к земле и потому устойчивы. Здесь больше бедности, но меньше нищеты; ярче видна разруха, но зато заметнее здоровая неуничтожимая надёжность земли.

Конечно, каждый из этих городов имеет своё, и очень особенное, лицо. В каждом можно свою Америку открыть, в каждом есть чему удивиться.

Например, цены. В Саратове сыр в тот год был вдвое дешевле, чем в Москве. В Чебоксарах дёшевы хлеб и пиво. В Волгограде почему-то – сахар. И рынок дешёвый в Волгограде и Астрахани. Рыбу, естественно, покупают в низовьях, но лучше не в Астрахани, а на пристани Никольское; там же и арбузы горами лежат, и цена их вовсе уж копеечная. Далее не продолжаю: о коврах, электроприборах, посуде и прочем.

Торговля кипит в проходных городах; впрочем, и в тупиках бурно растут базары. В Казани рынок перехлестнул через прежние границы и яростно торгуется прямо на проезжей части соседних улиц, прямо на трамвайных путях. Ящики, прилавки, мешки с товаром – просто на рельсах. В Ярославле и в Костроме – бурное вращение толп вокруг торговых рядов. В Нижнем рынок занимает большой квартал в самом центре, между Кремлём и Покровской улицей, и весь переливается народом; вокруг – плотное кольцо магазинов. Новая мода в процветающих проходных городах – пешеходные торговые улицы. Таковы Покровская улица в Нижнем и улица Кирова в Саратове, в двух городах-соперниках в борьбе за первенство в Поволжье. Надо сказать, это производит сильное впечатление.

Когда я приехал в Нижний и с автовокзала попал на Покровскую улицу, я подумал, что ошибся городом. В последний раз я был здесь лет двадцать назад; тогда на этом месте было что-то вполне советское, официальное, обыденное. Теперь – вся улица пешеходна до самых ворот Кремля; линия её домов – сплошная цепь магазинов, бистро, кафе, распивочных и ресторанчиков, перемежающаяся иногда массивными вкраплениями банковских зданий. Тротуары как грибами проросли яркой сыпью зонтиков над столиками летних закусочных, палатками бесчисленных торговцев. Всё празднично, оживлённо, многолюдно и недёшево. Всюду чувствуется круговращение денег, и это чувство усиливается, когда с прогулочной Покровской сворачиваешь на другие, повседневные, деловые, проезжие улицы города. Словом, всё как в Москве, только как-то компактнее, аккуратнее, целенаправленнее, что ли. В масштабе губернской архитектуры.

Однако после нескольких часов внимательных блужданий по деловым и прогулочным улицам Нижнего начинаешь проникаться другим чувством. Уж больно всё это оживление и даже богатство – на поверхности, как краска, штукатурка, макияж. Даже массивные туши солидных банков начинают казаться какой-то декорацией. Во всём проступает что-то временное. Характерны эти палаточные, как у кочевников или цыган, городки закусочных и торговых точек. Подует ветер очередного кризиса – и сдует их с лица земли, и не будет их, будто и не было никогда. Исчезнут надписи «Ресторан» и «Бистро», облупятся свежевыкрашенные стены, зарастут бурьяном недостроенные небоскрёбы… Что останется тогда? Несколько десятков старинных домов имперской архитектуры, окружённых морем вечно покосившихся, но вечно живых полутораэтажных домиков с палисадниками, заборами и огородами. И Кремль на высоком холме посередине.