Тридцатник, и только - [45]

Под глазами у Фила темные круги, из уха свисает сережка-крестик, одет он в старый джемпер из овечьей шерсти, черные джинсы и футбольные бутсы. На белом предплечье темнеет смазанная черная татуировка, от Фила исходит слабый запах сигарет и алкоголя.

Задним числом Надин понимает, что такие лица, как у Фила подвержены скорому и жестокому старению, тем не менее она никак не может оправиться от шока: из Фила словно выжали всю юность.

Так бы выглядел Кейт Ричардс, думает она, если бы тот ушел из «Роллинг Стоунз» двадцать лет назад и стал бы водителем автобуса.

Глупые фантазии Надин о романтическом воссоединении с первой любовью, ее идиотские мечты о том, как их глаза встретятся, и двенадцать лет исчезнут без следа, ее наивные упования на очаровательный паб, располагающий к откровенности, на искрометную беседу и вновь вспыхнувшую страсть, — все это скукожилось и умерло, стоило ей переступить порог «Герба Брекнока». Согласно ее представлениям, Фил не мог измениться. Она допускала лишь одно добавление: серебристую седину на висках. Его вид разочаровывал. Да и паб представлялся ей совсем другим.

Какая же она дура, что пришла сюда.

Напротив, Фил онемел от счастья, завидев Надин.

— Надин Кайт, — протянул он, хватая ее за руки, — Надин Кайт. Ты пришла, черт возьми. Ты здесь! Дай-ка посмотреть на тебя. Отлично выглядишь! Мне нравится твой прикид, класс! — Он сделал движение, словно хотел обнять ее. Надин ловко увернулась и влезла на табурет. Фил познакомил ее с барменом, крупным седым шотландцем в нейлоновой рубашке и чересчур тесных брюках.

— Мардоу, это Надин Кайт, — сиял Фил. — Мы жили вместе, когда учились в университете. Мардоу налил мою первую законную пинту, когда мне исполнилось восемнадцать.

Бармен хмуро улыбнулся, крепко пожал руку Надин и отвернулся, чтобы вынуть из кухонного лифта не слишком аппетитный с виду крестьянский пирог. Как и Надин, он, похоже, не очень понимал, зачем их познакомили.

Фил настоял на том, чтобы заплатить за первую порцию спиртного, не обращая внимания на усилия Надин свести встречу к ничему необязывающей посиделке, когда каждый платит за себя. Хуже того, он отнес оба бокала на их столик, таким образом задавая тон вечеру ложных надежд и взаимного непонимания.

— Итак, Фил, — сдержанным, чуть ли не светским, тоном начаинает Надин, умерено отпивая пива. — Как ты жил-поживал?

— Неплохо, знаешь ли. — Фил шумно отхлебывает и утирает рот тыльной стороной ладони. — А ты? — Он нервничает, словно боится ее.

— Отлично, — улыбается она, — даже замечательно.

— А что же подвигло тебя встретиться после стольких лет… я тебе задолжал? — Он смеется, чересчур громко, чтобы Надин не сомневалась, что он шутит, но она догадывается: именно так он и думает.

— Вообще-то, — отвечает она, — пятьдесят фунтов из копилки пропало. Но если серьезно… Я просто хотела узнать, как ты. Что с тобой приключилось. Просто почувствовала… не знаю… живешь с человеком много лет, с близким человеком, и вдруг раз, а его уже нет в твоей жизни. Он сел на поезд и исчез на десять лет. Я хотела услышать историю твоей жизни — историю Филипа Рича!

Фил выдыхает дым, напрягая щеки, и бросает на нее недоверчивый взгляд:

— Ты никуда не торопишься?

Надин энергично качает головой. Она уже предчувствует занимательную историю и вдруг решает, что единственный способ высидеть весь вечер до конца — притвориться, будто Фил не часть ее жизни, не тот, с кем она жила и которого любила десять лет назад, но лишь незнакомец, у которого она берет интервью для репортажа или для будущего романа.

— Начни сначала, — предлагает она. — С того момента, как мы расстались…

Надин с разочарованием узнает, что Фил после разрыва с ней вернулся в Лондон, а не в далекую йоркширскую деревушку, как она почему-то себе представляла, тоскуя о нем. В Лондоне он поселился у родителей, продал свое фотооборудование, занял денег в банке и, выказав поразительное отсутствие делового чутья, в самый разгар экономического спада выкупил фотосъемочную фирму, которую когда-то продал, чтобы было на что учиться. «За сущие гроши», добавил он, невесело посмеиваясь над собственной глупостью.

Полгода спустя он обанкротился, и у него случился нервный срыв.

Дальнейшая его жизнь пошла зигзагами, неожиданными и странными. Большую часть девяностых Фил провел «в поисках себя», прибегая по очереди к различным нетрадиционным методам — хрустальные шары, медитация, китайские травы, буддизм и даосизм. Он переезжал из города в город, уходил от женщины к женщине в поисках счастья и самовыражения. Однако не нашел ни того, ни другого, что привело к алкоголизму и разрыву с еще одной дамой, с которой он обитал в туристском кемпинге в Уорикшире.

Однажды он вышел из кемпинга, прошагал три мили до Ньюнитона под дождем, прижимая к груди бутылку «Тотон Драй», зашел в прачечную, помочился в сушильный барабан, обругал какого-то старика и спер деньги, которые тот приготовил, чтобы заплатить за стирку. Он украл полтора фунта и получил за это три месяца тюрьмы.

— Это было лучшее, из того, что со мной случалось в жизни, — заметил он, — В тюрьме я наконец разобрался с бардаком, в который превратилась моя жизнь.