Тридцатилетняя война - [2]
Отец предложил ей заняться историей. «Даже из плохого писателя может получиться полезный историк», — сказал он. Не без его содействия образовался круг друзей, в числе которых оказались Дж. Э. Мур (философ), Ральф Воан-Уильямс (композитор и дирижер), Дж. М. Тревельян (историк). В один из уик-эндов Тревельян и высказал идею бросить скучную, нудную диссертацию и написать о Томасе Уэнтворте, графе Страффорде, побуждавшем короля Карла I к утверждению в Англии абсолютной власти. Веджвуд с головой окунулась в исследование, подготовив вскоре первый вариант биографии Уэнтворта, который сама же впоследствии назвала Веду Мехте «слишком женским и сентиментальным». С помощью Джона Нила она переделала свой опус, и получилось острое и увлекательное жизнеописание государственного деятеля, презираемого большинством историков с того времени, когда Долгий парламент приговорил его к казни в 1641 году.
С 1935 года, когда издатель Джонатан Кейп опубликовал ее первую книгу, Веджвуд уже могла считать, что с профессией определилась. «Тридцатилетняя война», вышедшая через три года после «Страффорда» и получившая широкое признание, подтвердила: в Англии появился новый серьезный писатель-историк. Если не хватало гонораров от книг, а это случалось, то она зарабатывала на жизнь, «очень и очень неплохо», статьями для женского еженедельника «Тайм энд тайд» и газеты «Дейли телеграф» и переводами (в частности, «Аутодафе» Элиаса Канетти). В отличие от ученых академического склада, пытавшихся разобраться в том, почему произошли те или иные исторические события, Веджвуд, предпочитала рассказывать о том, как они происходили. Она не стремилась к тому, чтобы вскрывать структурные, или социальные, или экономические причины, к примеру гражданской войны в Англии, а, используя яркие и живописные детали, повествовать о ней в двух, довольно роялистских, из трех запланированных томов.
Веджвуд всегда отличалась пристрастием к историческим свидетельствам и документам. «Ничто не может соединить годы так зримо, как старые письма, — считала она, — случайные песчинки, приклеившиеся к чернилам на бумаге, отскочившие через триста лет и смешавшиеся со вчерашней пылью».
Когда стали доступны личные письма Страффорда — через три десятка лет после издания книги, — Веджвуд кардинально переработала его биографию. Писателя увлекал поиск не столько новых фактов, сколько деталей. Задолго до зарождения нового типа социально-культурной истории девяностых годов XX века Веджвуд в стиле Вирджинии Вулф поведала нам о том, какое одеяние было на Карле I во время его последнего рождественского представления театра масок в 1639 году, и обрисовала облик разбойника с большой дороги, сжато и образно передав дух эпохи.
Веджвуд присуще такое же заинтересованное отношение к человеку, его странностям, прихотям и невзгодам, какое отличало всех великих интеллектуалов ее времени, ее учителя Тони и ее коллегу — журналистку Веру Бриттен. Психологические описания бессмысленных страданий людей в XVII веке во многом основаны на собственном восприятии последствий войны в XX веке. Рыжеволосой, крепкого телосложения женщине с высоким лбом и испытующим взглядом, чей портрет Лоренс Гауинг написал в 1944 году, еще в юные годы довелось увидеть злосчастия людей, вынужденных покидать родные места, беженцев с паспортами Нансена. Она без устали помогала им в Англии в годы Второй мировой войны, оставаясь всегда страстным поборником прав человека. Блистательный мастер исторического повествования, Веджвуд описывает самые сложные проблемы и ситуации простым и доходчивым литературным языком. Ясность и совершенство прозы напоминают исторические шедевры героя одной из ее книг — Эдуарда Гиббона. Но выразительность ее художественного стиля, непревзойденное умение создать у читателя ощущение эпохи, пожалуй, могли взволновать и автора классической истории «Священной Римской империи». «Тридцатилетняя война» — лучшее эпическое произведение Вероники Веджвуд.
Энтони Графтон
ВСТУПЛЕНИЕ
В историческом исследовании неизбежно отражается эпохат в которую оно написано, так же как и в любом другом литературном повествовании. Хотя материал историка ограничивает его в большей мере, чем новеллиста или поэта, он, как и они, опирается на собственный жизненный опыт и использует мыслительно-художественные образы, присущие как его индивидуальности, так и времени, в котором он живет.
Это вовсе не означает, что результат обязательно будет неверным или ошибочным; он скорее всего может быть неполным и предвзятым. Вследствие собственного мировоззрения и влияния окружающей среды историк, естественно, воспринимает отдельные аспекты предмета исследования лучше, чем другие. Он акцентирует на них внимание, потому что они представляются ему наиболее важными, и пренебрегает другими моментами, которые выходят за рамки его воображения и жизненного опыта.
Я писала книгу в тридцатые годы на фоне экономической депрессии у себя дома и нарастающей напряженности за рубежом. Тревоги этого тяжелого времени не могли не повлиять на оценку событий прошлого. Я писала, уже имея представление о том, как живется людям в бедных и заброшенных регионах, о тяжелой судьбе обездоленных и отверженных — двух миллионов безработных на моей родине, беженцев из Германии, евреев и либералов. Видя страдания своих современников, я острее и явственнее осознавала горькую участь человека, жившего в годы Тридцатилетней войны, бесприютного, голодающего, напуганного насилием и чумой. Человеческие страхи и лишения, возможно, стали одним из главных мотивов моей книги.
С.В. Веджвуд – автор целого ряда трудов о Европе XVII в. и один из самых известных и популярных историков Великобритании, представляет исчерпывающую хронику Тридцатилетней войны с ее основными битвами и главными участниками. Живыми и яркими красками она изображает Европу 1618 г., раздираемую противоречиями между католиками и протестантами; Бурбонами и Габсбургами; между империями, королевствами и бесчисленными мелкими государствами. После того как разгневанные протестанты выбросили трех представителей Священной Римской империи из окон королевского замка в Праге, – вспыхнуло восстание, и война начала неумолимо расползаться из Богемии по всей Европе, вовлекая страны от Испании до Швеции в кошмарную карусель голода, эпидемий и бесконечного хаоса.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Работа Б. Л. Фонкича посвящена критике некоторых появившихся в последние годы исследований греческих и русских документов XVII в., представляющих собой важнейшие источники по истории греческо-русских связей укатанного времени. Эти исследования принадлежат В. Г. Ченцовой и Л. А. Тимошиной, поставившим перед собой задачу пересмотра результатов изучения отношений России и Христианского Востока, полученных русской наукой двух последних столетий. Работы этих авторов основаны прежде всего на палеографическом анализе греческих и (отчасти) русских документов преимущественно московских хранилищ, а также на новом изучении русских документальных материалов по истории просвещения России в XVII в.
В работе изучается до настоящего времени мало исследованная деятельность императора восточной части Римской империи Лициния (308–324 гг.) на начальном этапе исторического перелома: перехода от языческой государственности к христианской, от Античности к Средневековью. Рассмотрены религиозная политика Лициния и две войны с императором Константином I Великим.Книга может быть полезна специалистам, а также широкому кругу читателей.
Первое исследование, посвященное северному радиусу Москвы, ведущему к подмосковному городу Дмитрову. Радиус не пользуется особой популярностью путеводителей по Москве и среди всех московских магистралей выделяется своей нелегкой судьбой и удивительным обилием громких катастроф. Помимо рассказа об истории и застройке улиц, составляющих северный радиус, в книге затрагиваются проблемы современного состояния города, оцениваются удачи и просчеты ведущейся реконструкции.
Синь-камень, Александрова гора и Плещеево озеро по меньшей мере со Средневековья окружены легендами и преданиями. Часть из них вполне объяснима. Славяне ещё с языческой поры по-особому воспринимали древнее население Восточной Европы. Легенды о «финских» колдунах до сих пор живы на Русском Севере. Культ камней вообще свойствен древней традиции населения Евразии, но, возможно, именно у финно-угорских народов он развился в полной мере, и именно у них наши славянские предки переняли особо трепетное отношение к приметным и необычным валунам.Как и почему почитали священные камни? Где сегодня в России их можно увидеть и какие с ними связаны поверья и легенды? Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.
В русскоязычном интернете "Планом Даллеса" обычно называются два довольно коротких текста.1. Фрагмент приписываемых Даллесу высказываний, англоязычный источник которых нигде не указывается.2. Фрагменты директивы Совета Национальной Безопасности США 20/1 от 18 августа 1948 г. Их обычно цитируют по книге Н.Н.Яковлева "ЦРУ против СССР"Первый фрагмент является компоновкой высказываний персонажа из романа "Вечный Зов"Второй фрагмент представляет собой тенденциозно переведенные "фигурные цитаты" из реального документа NSC 20/1.Полюбуйтесь на документ полностью.Взято с www.sakva.ru.