Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [179]

Посредничество Франции в заключении в 1629 г. Альтмаркского шестилетнего перемирия между Швецией и Польско-Литовским государством многие историки называют «мастерским ходом» Ришелье[775]. Но дипломаты не творят историю. Французская дипломатия всего лишь использовала фактор, от нее не зависевший, но ставший ей известным: в 1628 г. Московское государство тайно сообщило сначала Турции, затем Швеции о своем окончательном решении не дожидаться истечения срока Деулинского перемирия и начать войну с Польско-Литовским государством и его союзниками в ближайшее время вместе со Швецией, Турцией, Трансильванией и при союзнических отношениях с Данией, Голландией и Англией. Франции оставалось только поддержать и использовать это решение. Отправление французским правительством Шарнасе в Варшаву и Стокгольм и Деэ де Курменена в Москву (где он добился подтверждения указанных сведений и союзнических отношений), возможно, также и негласное соучастие Ришелье в поездке в Москву деятелей французской гугенотской партии Талейрана и Русселя — это составные элементы одного дипломатического акта[776]. Извещенное о надвигавшейся войне с Московским государством, правительство Польско-Литовского государства, до того решительно отвергавшее перемирие со Швецией, проявило сговорчивость, уступчивость и поспешность. Вскоре после подписания Альтмаркского перемирия и получения официального заверения московского правительства о предстоящей вскоре русско-польской войне Густав-Адольф высадился со своим войском на одном из островов Балтийского побережья Империи. Начался «шведский» период Тридцатилетней войны. Но после первых блестящих успехов в Померании Густав-Адольф неожиданно прекратил наступление. Этот глубокий стратег и политик лучше, чем кто-либо в Швеции, понимал, что, если Польско-Литовское государство не будет связано «московской войной», оно двинет свои войска на помощь императору, как и император прежде оказывал ему военную помощь против шведов, в частности в польской Пруссии. И тогда сам Густав-Адольф оказался бы в Германии в смертельных тисках.

Для Швеции военное столкновение с Империей диктовалось развитием борьбы за экономическое и политическое господство над Балтикой. Вместе с тем Густав-Адольф, уже «отнявший море», по его собственным словам, у Московского государства и фактически добившийся того же в ожесточенной войне с Польско-Литовским государством, не только зарился теперь на принадлежавшее Империи померанское побережье Балтики, но и беспокойно оглядывался на Габсбургов, готовых лишить его и всех приобретений и короны; император, по его словам, «метил в самое сердце Шведского государства».

Однако зачем нужно было Московскому государству содействовать шведскому вторжению в Германию? Изучение документов Посольского приказа показывает, что не было сколько-нибудь существенных политических событий в любой из европейских стран, о которых в Москве не были бы получены сообщения через те или иные каналы. Все это тщательно суммировалось и изучалось[777]. Документы Посольского приказа показывают также, что буквально все иностранные послы, касавшиеся в Москве польской проблемы, послы Турции, Швеции, Франции, Голландии, сходились в одном тезисе: Польско-Литовское государство сильно помощью, которую ему оказывает Империя; если международная обстановка сложится в Европе так, что Империя не сможет помогать Польско-Литовскому государству, то Польско-Литовское государство будет слабо и может быть побеждено. Отсюда широкая коалиционная точка зрения во внешней политике Филарета Никитича. Когда французский посол Деэ де Курменен осторожно коснулся в переговорах в Москве возможного шведско-польского перемирия, его только спросили: «Если польский король со шведским помирятся, государю их (французскому) Людовику то выгодно ли будет, и английскому королю, и датскому, и голландцам то выгодно же ли будет?» Раз да, значит, и Московское государство не возражает против этого перемирия. Оно адресовало Густаву-Адольфу пожелание победы над германским императором.

Более того, Московское государство оказало весьма существенную материальную помощь шведам в их дорогостоящей войне в Германии. В условиях Тридцатилетней войны, как войны наемных армий, военный потенциал противников определялся возможностью мобилизовать максимум денежной наличности. Широко известно, что с 1631 г. Швеция вела войну в Германии в значительной степени на французские субсидии: 400 тыс. рейхсталеров в год, что соответствовало приблизительно ¼ всего государственного бюджета Швеции, но лишь 1/50 государственного бюджета Франции. Московское государство применило отмеченный выше способ предоставления скрытых субсидий: в 1628–1633 гг. оно предоставляло шведскому правительству в отличие от других иностранцев зерно по себестоимости, отказываясь от пошлин и обычной монопольной прибыли (торговля хлебом была царской монополией) и отлично зная к тому же, что зерно будет перепродано на амстердамской бирже по ценам, стремительно возросшим в те годы. Это были именно политические субсидии, а не торговые операции, хотя субсидии и отпускались в товарной форме: шведские послы неизменно указывали, что они испрашивают русское зерно как помощь для ведения войны против «римского (германского) императора», «Австрийского дома», «папежан» (Католической лиги). Шведское правительственное послание 1630 г. к русскому царю разъясняло, что «тою хлебною помощью скрытым образом будет нанесен ущерб и императору и польскому королю»: как только Густав-Адольф развернет войну против императора, это будет обороной и Московского государства, ибо у Польско-Литовского государства, Империи и римско-католической церкви ныне общая судьба — общая победа или общая гибель. Московское правительство с такими же самыми чисто военно-политическими мотивировками давало разрешения на вывоз зерна. Произведенные нами подсчеты размеров этой материальной помощи дали поразительные результаты: в течение шести лет московское правительство предоставляло шведскому правительству для ведения войны в Германии в среднем ежегодно около 100 тыс. рейхсталеров номинальной субсидии (уступка своих доходов, сравнительно с отпуском другим иностранцам), что составляло приблизительно 1/20 всего государственного бюджета Московского государства, и около 400 тыс. рейхсталеров реального дохода (от перепродажи зерна в Голландии). Половина этой шестилетней скрытой субсидии, а именно около 1 млн. 200 тыс. рейхсталеров, приходится на 1630 г. Понятно, почему к 1631 г. Густав-Адольф смог развернуть крупные военные силы в Германии.