Тридцать второй калибр - [14]

— Ларри, лучше сразу скажи ему, — пробормотал Пейсли.

— Разве он не знает? — спросил я.

— Конечно, нет, — ответил Браун. — Он же был в клубе вместе с нами. Боюсь, это станет потрясением для него.

Он отошел к Вудсу, взял его за руку, и они ушли во тьму. Мы услышали сдавленный вскрик, и в следующее мгновение Вудс подбежал к нам. Его лицо было искажено от ужаса, а глаза чуть ли не вылезали из орбит.

— Томпсон, скажи, что он лжет! Скажи, что он лжет! — кричал он. — Ведь Хелен не было в той машине?

Старое подозрение вернулось ко мне, и по мне пробежал холодок.

— Это правда, — ответил я. — Миссис Фельдерсон на грани смерти, она в госпитале.

Со сдавленным стоном Вудс опустился на землю, закрыв лицо руками.

Глава VI. Улика и вердикт

Я в смятении поехал домой. Выражение лица Вудса и горячность его слов убедили меня в том, что он каким-то образом ответственен за смерть Джима. Я несколько часов ходил взад и вперед по комнате, пытаясь выстроить дело против него. Он поклялся убить Джима, если тот не позволит Хелен уйти от него, и он должен был знать, что Джим не только попытается удержать Хелен, но и добудет сведения, которые могут быть очень опасны. Фрэнк запланировал выяснить отношения с Джимом в загородном клубе, зная, что там будет немноголюдно, ведь ночь будет холодная и сырая. Он настоял, чтобы Джим прибыл туда один ровно в половину девятого. Все указывало на вину Фрэнка, и я чувствовал, что должен раздобыть доказательства этой версии.

Я знал, что должен выспаться, но конечно, не мог заснуть. Дважды я звонил в госпиталь, чтобы справиться о состоянии Хелен, но они ничего толком не ответили. Операция прошла успешно? Да, она перенесла ее. Хелен выздоровеет? Ну, об этом они не могут говорить. Они дадут мне знать, если появится шанс. Я отправил телеграмму дяде Джима, единственному родственнику, с которым он переписывался. Я попросил его сообщить о произошедшем всем, для кого это важно.

К пяти утра, когда рассвет задымился в окнах, я свалился на кровать. Внезапно я понял, что ужасно устал, хотя мой мозг все еще гудел, как мотор. В моем уме проносились события последних дней: мстительный взгляд Хелен после драки Джима и Вудса; кушетка со стонущим свертком в госпитале; опрокинутый автомобиль, выхваченный из тьмы светом фар других машин; и, наконец, лицо Фрэнка Вудса в тот момент, когда он услышал о том, что в машине была и Хелен. Осознавая, что нужно встать и закрыть окно, в котором утренний ветерок лениво колышет занавеску, я внезапно уснул.

Проснувшись, я обнаружил, что комнату заливает солнечный свет. Часы на каминной полке показывали, что уже за девять. Мое тело свело, и я почувствовал себя выдохшимся из-за того, что спал в одежде. Только после холодного душа я почувствовал прилив сил, достаточный для того, чтобы приняться за намеченное ночью.

Но, подобно внезапно разболевшемуся зубу, меня снова поразило осознание того, что Джим мертв. Вместе с этим осознанием пришла и тревога за Хелен, так что я вновь позвонил в госпиталь. Они сказали лишь, что она не пришла в сознание, но, кажется, спокойно спит.

Я пошел в офис и сказал стенографистам, что они могут взять отпуск до похорон, и скрылся в кабинете. В нем я обнаружил инспектора Робинсона, спокойно читавшего корреспонденцию из стола Джима. Он спокойно встретил мой сердитый взгляд.

— Доброе утро, мистер Томпсон. Я подумал, а вдруг что-то здесь имеет отношение к делу, — он махнул рукой в сторону корзины для бумаг под столом Джима.

— Вы нашли черный лимузин? — спросил я.

— Конечно, мой дорогой, конечно! Мы нашли не только автомобиль, но и людей, находившихся в нем, но они ничего не знают об аварии. Мое первое мнение было верным, и я знал, что оно подтвердится. Фельдерсон неосторожно вел машину, увидел мост, нажал на тормоза, его занесло, и он погиб.

— Но отчего он затормозил?

— Я подумал об этом, — улыбнулся инспектор. — Все логично. На мосту есть выпуклость, и он, конечно, не захотел, чтобы миссис Фельдерсон тряхнуло.

— И он так лихо завернул, что она вместо этого вывалилась из машины, — хмыкнул я. — Все это чепуха. Я сотни раз проезжал по этому мосту, и меня совсем не трясло.

— Как бы то ни было, это не важно, — рявкнул на меня Робинсон. — Вы не можете делать из этого дурацкую загадку. Мистер Фельдерсон внезапно ударил по тормозам — может, из-за собаки или кролика, и в итоге его занесло в кювет.

— Это важно! — сердито выпалил я. — У него была причина, по которой он начал тормозить. Он испугался столкновения с кем-то или чем-то. Кто был за рулем второй машины?

— Сын великого человека, Карл Шрайбер.

— Карл Шрайбер? Сын немецкого социалиста, арестованного за уклонение от призыва? — я ухватился за руку инспектора. — Живее! Кто еще был с ним в машине?

Робинсон, нахмурившись, взглянул на меня.

— Два репортера из «Сан», парень по фамилии Педерсон, Отто Мецгер и тот вышедший из тюрьмы русский, Залнич.

— Залнич! — обрадовано вскрикнул я.

Залнич. Человек, поклявшийся отомстить за то, что Джим отправил его в тюрьму. Мецгер, бывший его соучастником. Шрайбер, ненавидевший как Джима, так и американизм, поборником которого Джим являлся. Я не знал Педерсона и двух репортеров, но было ясно, что все они того же поля ягоды. Великолепная компания бандюганов, мечтавших избавиться от Джима. Вероятно, они узнали его по фарам (они у Джима мощные) и решили, что представилась удобная возможность. Они двинулись на него, будто бы намереваясь врезаться, что заставило его съехать в кювет. Он внезапно затормозил и перевернулся. Все эти мысли пронеслись у меня в голове в тот момент, когда я услышал имена пассажиров черного лимузина.