Тридцать девять ступенек - [20]

К сожалению, я никогда не присутствовал при взрывах и поэтому знал, как это делается, лишь теоретически. А сейчас было очень важно знать, каким количеством вещества можно взорвать дом, а каким взломать дверь кладовой. Кроме того, оставался открытым вопрос, что находится в ящиках и мешках, стоящих возле стен. Что если тоже взрывчатые вещества. Если они сдетонируют, то и я, и мои тюремщики взлетим на воздух, а на месте дома образуется здоровенная воронка. Но, с другой стороны, если я не воспользуюсь этой счастливой случайностью, то вечером мой труп закопают на той поляне с елочками.

Я разломил брусок пополам и, соединив шнур с детонатором, прикрепил его к бруску. Затем положил брусок под дверь в небольшую выбоину в каменном полу. У меня в кармане оставалась одна картонная спичка, которую я берег на самый крайний случай. Я лег в угол, под скамейку, чиркнул спичкой и, поднеся ее к запальному шнуру, смотрел, как огонек побежал по нему, приближаясь к двери. Я закрыл голову руками и в тот же миг кладовая осветилась яркой вспышкой. Нестерпимая боль резанула мне уши, и я потерял сознание…

В кладовой клубился густой зеленовато-желтый дым. Ставни были сорваны и дым выходил через выбитые стекла на улицу. Я зажал рукой нос, чтобы не вдыхать этот противный, вызывающий тошноту дым, и, пошатываясь, точно пьяный, медленно пошел к дверному проему. Выйдя на улицу, я побрел сам не зная куда.

Я очнулся, споткнувшись о деревянный желоб, по которому текла вода. Умывшись и попив воды, я почувствовал себя немного лучше, но меня все еще поташнивало, и я не мог идти, не качаясь из стороны в сторону. Идя вдоль желоба, я пришел к мельнице. Она была заброшена, колесо не вращалось, лопасти его подгнили или были сломаны. Я с трудом пролез сквозь отверстие на оси колеса и свалился на устланный соломой каменный пол. При этом я порвал брюки, зацепившись за гвоздь.

Я поднялся по ветхой, кое-где уже сгнившей лестнице на чердак. Я слышал, как запищали испуганные крысы, и у меня вдруг закружилась голова. Я ухватился рукой за стропила и подождал, пока головокружение пройдет. Потом подошел к чердачному окну. «Горит разбойничье гнездо», — злорадно подумал я, увидев клубы дыма. Откуда-то, наверное, очень издалека, доносились крики.

Я подошел к другому чердачному окну и выглянул из него. Недалеко от мельницы стояла высокая, метров десять, голубятня. Сложенная из грубого камня, она тоже была полуразрушена. Я решил взобраться на нее. В том состоянии, в каком я сейчас находился, я не мог бы далеко уйти; на мельнице меня бы сразу нашли — не обнаружив мой труп, они, конечно, начали бы меня искать — ну а на голубятне я мог бы отсидеться, пока они будут разыскивать меня по лесам и болотам.

Сцепив зубы — у меня страшно болело ушибленное во время взрыва левое плечо, — я начал подъем на голубятню. Я очень боялся, что сорвусь и упаду на булыжник, которым была замощена площадка возле мельницы и голубятни. Помогали плети плюща, опутавшего башню, да расщелины, образовавшиеся от вывалившихся камней. Наконец, я перевалился через невысокий каменный парапет и долго лежал на полу, тяжело дыша. Потом я ничего не помню — со мной случился обморок.

Очнулся я от бивших мне прямо в лицо лучей солнца. Какое-то время я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Думаю, что причиной этого были усталость и ядовитый дым, которым я надышался. Доносившиеся откуда-то голоса заставили меня перевернуться на живот и подползти к щели в парапете. Возле дома стояли слуга с перевязанной головой и человек в рубашке с засученными рукавами и бриджах. О чем-то разговаривая между собой, они пошли к мельнице.

Вскоре я услышал, как один из них сообщил другому, что нашел на гвозде клочок ткани. Оба тотчас вернулись в дом и спустя несколько минут вновь направились к мельнице. Теперь вместе с ними шли еще двое. Одного я узнал. Это был мой толстый тюремщик. «Неужели второй убит во время взрыва?» — подумал я. У всех четверых в руках были пистолеты. Они долго возились в мельнице, потом вышли на площадку и стали дергать запертую дверь голубятни. Я очень боялся, что они выломают дверь, но они, споря о чем-то, ушли в дом.

К боли в плече теперь прибавилась мучительная жажда. Она была особенно невыносима, потому что я слышал как на землю капала вода из желоба. Сверху мне хорошо был виден ручей, который, по-видимому, питали ключи, начинавшиеся в покрытых хвойным лесом холмах.

Потом я видел, как из дома выехал автомобиль с двумя пассажирами и шофером, затем я увидел пробиравшегося на восток, к синевшим вдали холмам, человека на низкорослой лошадке. «Беспокоятся, куда это я делся», — с усмешкой подумал я.

Болотистая равнина, почти в центре которой стоял дом, имела скучный, непривлекательный вид, лишь справа от дома, почти на краю равнины видна была рощица, в которой росли березы, вязы и, главным образом, ели. Именно эту рощицу видел я, когда подходил к дому. Замечательным было то, что — и это можно было увидеть только сверху — в центре рощицы была небольшая поляна, идеальный аэродром для маленького спортивного самолета. В самом деле, только при взлете или посадке можно было установить, что тут есть аэродром, да и то если вы наблюдаете за местностью с помощью бинокля, находясь на каком-нибудь из окружающих холмов. Но у местных пастухов нет биноклей, а кроме них, здесь не было ни одной живой души.