Тридцать девять ступенек - [15]

Я сел на землю и глубоко задумался. Меня обнаружили и, значит, скоро я буду окружен. Наверняка у них достаточно людей, чтобы поймать меня. «Что касается велосипеда, — размышлял я, — то его придется бросить. Уверен, наблюдатель его заметил. Пусть мои враги думают, что я еду на нем по дороге. У меня сейчас только два выхода: идти либо на юг, либо на север. Брошу-ка я монетку. Если — орел, пойду на север, если решка — на юг». Выпал орел. Но прежде чем спускаться на дорогу, я еще раз осмотрелся. Очень далеко по дороге с юга приближалась черная точка. «Автомобиль, — догадался я, — но он от меня на расстоянии пяти-шести миль, и у него впереди несколько подъемов и спусков, так что у меня есть время. А хорошо бы сейчас обзавестись шапкой-невидимкой!» Я спустился с холма. Отойдя метров двадцать от дороги, утопил велосипед в небольшом болотце и что есть духу побежал по дороге.

Выйдя из-за поворота, я увидел кучу щебня и рабочего с кувалдой, который за то время, пока я к нему шел, взмахнул кувалдой всего один раз. Он бросил кувалду, едва я с ним поравнялся, и зевнул.

— Будь проклят тот день, когда я из пастуха стал рабочим, — очень громко, вероятно, в надежде, что его услышит мир, заявил он. — Когда пасешь овец, то сам себе хозяин, а когда бьешь камень, ты раб только что без цепей. Господи Боже мой, как чертовски болит голова, — вдруг закончил он.

«Презанятная фигура, — подумал я. — Моего роста, не брился, наверное, уже неделю. Сутулый и в больших роговых очках, как у профессора».

— Может, заболели? — с лицемерной озабоченностью спросил я, хотя прекрасно видел, в чем дело.

— He-а, — ответил малый, — свадьба была вчера. Дочка моя Мерран вышла замуж. Девки и парни всю ночь танцевали, а мы налегли на напитки. Чтоб я еще мешал красное с белым!

Я подтвердил, что это очень опасно для здоровья и посоветовал ему отлежаться.

— Легко сказать, — с тоской, как о чем-то несбыточном, сказал он, — да трудно сделать. Наш новый дорожный мастер должен появиться здесь с минуты на минуту. Если я уйду домой, то вылечу с работы, а если останусь, то все равно вылечу, потому что он увидит, что я пьяный.

И тут меня осенило.

— Он знает тебя в лицо? — спросил я.

— Нет, конечно. Он всего как неделю сменил старого мастера. У него машина. Он на ней объезжает участки.

— Где ты живешь?

Он показал рукой в ту сторону, где я видел у ручья дом, из трубы которого шел дымок.

— Ну так иди себе с миром и дрыхни, пока не проспишься, — сказал я. — Я за тебя сделаю всю работу и поговорю с мастером.

Он с минуту смотрел на меня, тупо соображая, что бы все это значило, потом его лицо расплылось в пьяной улыбке.

— Считай, парень, что я твой должник, — заверил он меня с той искренностью, какую можно встретить только у пьяных рабочих. — Камень тебе пока бить не надо, щебенки достаточно. Возьмешь тачку и отвезешь щебенку вон на тот участок, — он показал рукой. — Разбросай ее там, потом займись обочинами. Меня зовут Александр Тернбулл, я на дороге работаю уже семь лет, а до этого двадцать лет пас овец. Друзья зовут меня Спеки,[11] но я на них не обижаюсь, потому что у меня плохое зрение. Когда будешь говорить с мастером, то обязательно называй его «сэр». Они это очень любят. Ну пока, я к вечеру обязательно вернусь.

— Слушай, — сказал я, — чтобы все было, как у людей, мне ведь надо переодеться. Давай снимай рубашку. Я надену твои очки, чтобы потом мастер узнал тебя.

Он подчинился. Я отдал ему пиджак, жилетку, рубашку, натянул на себя клетчатую, пропахшую потом рубашку, нахлобучил на голову его засаленную кепку и пожал ему руку. Он в одной майке поплелся домой, держа под мышкой сверток с моей одеждой. Он заметно повеселел, вероятно, рассчитывая сразу же опохмелиться.

Как только он скрылся за поворотом, я немедленно приступил к завершению маскарада — я очень боялся, что мои друзья могут появиться, когда я еще не войду в роль. Прежде всего я закатал рукава рубашки, чтобы были видны мои загорелые, жилистые руки. Затем я измазал дорожной пылью шею, лицо и руки. Пришлось особо заняться ногтями — я побил их камнями, чтобы было видно, что я действительно работаю в каменоломне. Позаботился я и о глазах, потерев их грязными руками — надо было, чтобы они стали красными от пыли. Кроме того, я испачкал в дорожной грязи брюки и засучил их до колен. Последнее, что я сделал, это долго колотил свои ботинки о камни, чтобы придать им поношенный вид.

Сверток с сэндвичами, которыми меня снабдил сэр Гарри, остался в кармане пиджака, и это было бы равносильно, в данном случае, потере любимого существа, но, к счастью, мистер Тернбулл оставил мне свой завтрак, завернутый в большой красный платок. Я с удовольствием съел пару лепешек с сыром, запивая их холодным чаем. В палатке была также сложенная вчетверо местная газета. Видимо, мистер Тернбулл иногда почитывал прессу, если у него не болела голова. Я развернул газету и положил ее демонстративно на землю, придавив камнем.

Взяв тачку, я в несколько приемов отвез щебенку на другой участок, потом привез из каменоломни, находившейся неподалеку, новую партию камня.

Я вспомнил, как один мой знакомый, принимавший участие в любительских спектаклях, говорил мне: «Чтобы войти в роль надо совершенно забыть все, помимо нее, и вообразить себе, что вы на самом деле тот персонаж, которого играете». Поэтому я представил себе, что живу в хижине у ручья, что после тяжелой работы на дороге и в каменоломне я люблю поесть и выпить с устатку стаканчик дешевого виски, а потом завалиться спать на сеновале, что ночью мне снятся холмы и овцы, которых я пас двадцать лет.