Трибунал - [82]

— Интересно, что за болван был их командир? — говорит Малыш.

— Таким же бедолагой, как и мы, — отвечает Порта. — Из тех, кого всегда отправляют на опасное дело.

— Приди, приди, приди, о смерть… — напевает Легионер сквозь вой заполярной бури.

Мы строим иглу в глубокой лощине. Старику не хотелось отдавать такой приказ, но он видит, что наши силы почти на исходе.

— Послушайте, — говорит Порта, удобно устроясь в лучшем месте иглу. — Когда я служил в Первом танковом полку в Берлине, командир однажды послал меня отнести письмо его жене…

— Знал ты штабс-фельдфебеля Гизе из школы рукопашного боя в Виншдорфе? — вмешивается Малыш. — Я никогда его не забуду, даже если доживу до ста лет. Он умер от удушья, хотя был мастером душить людей. Как-то рано утром, в самом начале занятий, он отвел нашу роту, совершенно не понимавшую, в чем дело. Все время оборачивал проволочную удавку вокруг своей шеи и едва не задушил себя.

— Смотрите, — объяснял штабс-фельдфебель, — вы накидываете петлю мне на горло и воображаете, что я русский, который хочет вас убить. Тяните посильнее! Крепко ухватитесь за ручки и тяните в разные стороны!

Так вот, этот болван был в армии уже долго, знал, что приказ есть приказ, и потянул за оба конца что есть силы. Остальные стояли, как обычно при получении инструкций. Нам казалось немного странным, что Гизе корчит рожи и показывает язык.

— Дай ему вдохнуть немного воздуха! — крикнул кто-то из строя.

Но было поздно. Воздуха штабс-фельдфебелю Гизе уже не требовалось. Он был мертв. Поднялся жуткий шум. Явились три типа в шляпах с загнутыми полями, допросили нас, а уходя, забрали Эрнста с собой. Его повесили в назидание всем остальным.

Вскоре меня отправили в школу служебного собаководства в Хофе, где произошел еще более дурацкий случай. Там была серая овчарка в звании обер-ефрейтора…

— Пошел ты со своей овчаркой, — раздраженно перебивает его Порта. — Сейчас моя очередь. Я отправился к молодой и красивой жене командира полка. Само собой, мне полагалось войти в заднюю дверь — в парадную входили от лейтенанта и выше. В общем, нужно было идти среди розовых кустов и прочей дряни в садике командира полка. Я стал было открывать калитку в задний садик, но тут же захлопнул, потому что там был английский бульдог с теленка величиной, голова у него здоровенная, как мотоциклетная коляска; желтая шерсть стоит дыбом. Лаял он, как целая свора бульдогов, у которых ломается голос, только гораздо громче. Из пасти у него текла слюна, и он даже не пытался скрыть, что готовится запустить свои английские зубы в задницу немецкого солдата.

— Вы, треклятые англичане, уже проиграли эту войну, — сказал я бульдогу, поспешил к парадной двери и нажал кнопку звонка. Никакого ответа. Я позвонил громче. Может, жена командира плохо слышит? Лишь когда позвонил в третий раз, дверь открыла симпатичная, доступного вида бабенка.

— Ты звонил, солдат? — прощебетала она, таращась на меня сквозь очки.

— Докладываю, мадам, — заорал я так громко, что бульдог за домом спрятался в укрытие. — Обер-ефрейтор Йозеф Порта, пятый танковый полк, штабная рота, принес совершенно секретное письмо от командира полка его супруге!

Она небрежно бросила письмо в угол, будто прошлогоднюю газету.

— Новобранец? — спрашивает, сложив губы так, будто сосет член у черномазого в сезон дождей.

— Никак нет, немного послужил, — отвечаю я.

— Не выпьет ли обер-ефрейтор стакан вина? — промурлыкала она, пристально глядя на то место, где у меня за ширинкой распухали яйца.

— Спасибо, мадам, — ответил я, вешая фуражку на деревянного нефа, одну из тех штучек, которые покупают манерные люди, когда им не по карману выписать настоящего каннибала, чтобы он принимал шляпы гостей.

Какое-то время мы курили, радостно разговаривая о великих победах, которые немцы одерживали по всему миру. Она затягивалась так глубоко, что я даже заглянул под стол посмотреть, не выходит ли дым у нее из этого самого места.

Когда мы прикончили бутылку живительного сока и поведали друг другу свои страстные мысли, она вытащила наружу моего доброго дружка и принялась щекотать его так, что я готов был залезть на люстру. Вскоре после этого я взял высоту штурмом и вонзил свой флагшток. Так произошло пять раз, пока не раздался звонок в дверь. К счастью, жена командира не забыла накинуть дверную цепочку. На миг у меня мелькнула мысль, что в дом просится бульдог.

— Лиза, ты дома? — проблеял мой командир, просунув нос в дверь, приоткрытую, насколько позволяла цепочка.

— Это старый идиот, — прошептала она таким голосом, словно пила серную кислоту. — У него такой маленький член, что он не смог бы удовлетворить даже колибри!

— Лиза! Дома кто-нибудь есть? — снова раздался от двери блеющий голос.

«Черт возьми, — думаю. — И это твой командир полка! Кто мог бы выйти из дома и задернуть цепочку изнутри?»

«Конечно, мы дома, старый немецкий козел, — едва не закричал я. — Иди, сунь свой крохотный член в сперму обер-ефрейтора!» Но не успел я опомниться, как она вытолкала меня в кухонную дверь, а за ней сидел этот громадный английский пес, облизываясь при мысли о хорошем куске мяса немецкого солдата.