Трибунал - [18]

— Выслушать ваши мнения было поучительно, но моего решения они не изменили. Я не допущу, чтобы находящиеся под моим началом солдаты бессмысленно гибли. Мой главный долг — привести обратно как можно больше боеспособных солдат. Мертвые солдаты не представляют никакой ценности.

— Бежать от этих недочеловеков! — вопит лейтенант Шульц в полярную ночь и театрально кладет руку на кобуру. — Есть здесь кто-нибудь, кто ставит на первое место долг перед отечеством и фюрером? Каждый немецкий солдат клялся, когда требуется, рисковать жизнью. Миллионы доблестных солдат уже отдали жизнь за фюрера. Остаться в живых — это ваша единственная цель, оберст Фрик? Слава богу, таких, как вы, мало. Во имя армии вы должны отменить свой приказ. Давайте построим позиции для круговой обороны и будем сражаться с большевиками; убьем их как можно больше, пока сами не будем убиты. Это наш долг перед фюрером и замечательным идеалом, который он дал немецкому народу.

— Обсуждение закончено, — решительно говорит оберст. — Раненые останутся здесь. Группа выступает через час. первой пойдет пятая рота. Шульц, вы пойдете в арьергарде с усиленной ротой. И уверен, не нужно напоминать, что с этой минуты отказ подчиняться моим приказам означает немедленный военно-полевой суд. Я не приму никаких протестов. Понятно?

— Понятно, — еле слышно отвечает лейтенант Шульц.

Ефрейтор-санитар, бывший военный священник, и двое солдат с обмороженными ступнями вызываются остаться с ранеными.

Вскоре после этого группа снимается с места. Последнее, что мы видим — это священник, прощально машущий нам рукой с заснеженного бугорка.

Через час мы слышим позади стук пулеметов. Кое-кто говорит, что слышит вопли. Нам никогда не узнать, что именно сталось с ранеными и тремя добровольцами.

Какой-то грохот заставляет нас искать укрытия.

— Танки! — кричит Порта, пулей бросаясь в сугроб.

Над снежной пустыней сверкает оранжевая вспышка. Раздается отрывистый, глухой взрыв.

— Танковое орудие, — стонет в ужасе Хайде.

— Черт возьми, они, должно быть, спятили, — говорит Легионер. — Здесь нельзя использовать танки!

— Ты скоро поумнеешь, моя песчаная блоха! — язвительно смеется Порта, делая из гранат связку. — Иван может делать совершенно невероятные вещи. Вот погодите! Ваши языки вывалятся из ваших немецких задниц, когда узнаете, на что иван действительно способен!

На дальней стороне замерзшей реки медленно ползут какие-то черные коробки. Их шум ясно дает нам понять, что это. От завывания гусениц и адского рева моторов в жилах у нас стынет кровь.

Два, три, пять Т-34, рыча, движутся к нам по снегу. Их заносит в стороны на обледенелом спуске к реке. Какой-то миг мы лелеем тщетную надежду, что танки повернут обратно, но они с оглушительным шумом продолжают путь по льду, вздымая за собой тучи снега. Силуэты их почти красивы. Т-34, несущийся в атаку по большому заснеженному полю, представляет собой впечатляющее зрелище. Похож на громадного, проворного хищника. Все его углы округлены, сглажены, поэтому почти радостно видеть, что могут создать человеческие руки из твердого металла.

Мы делаем связки из гранат. Против танков у нас нет другого оружия.

Я подтягиваю под себя одну ногу и готовлюсь к прыжку. Главное — прыгнуть в нужный момент, когда окажешься вне зоны видимости танкистов. Напрягаюсь, как загнанное животное, которое может спастись, лишь убив нападающего. Смелость тут ни при чем. Полнейший ужас, страх смерти толкает нас к отчаянной попытке атаковать танк лишь со связкой гранат и автоматом.

По нам злобно строчат пулеметы переднего Т-34.

Отделение, которое пыталось спастись бегством, падает под сосредоточенным огнем. Убиты не все. Фельдфебель останавливается, поднимает руки к небу, словно в последней молитве, валится вниз лицом и неподвижно лежит на снегу.

Другое отделение бежит по льду зигзагами. Их нагоняет Т-34, и мы слышим, как хрустят кости и оружие под его широкими гусеницами.

Танк вертится на месте, вдавливая их останки в твердый, смерзшийся снег. Из-под гусениц брызжет кровь.

— Не подниматься! — яростно приказывает Старик.

Два Т-34 переваливают через холм перед нами. Ближайший из них поворачивает пулеметы чуть влево.

«Тебя поймали в прицел, — думаю я и, кажется, ощущаю на себе взгляд стрелка. — Если он откроет огонь, тебе конец». Я знаю расположение экипажа в этих треклятых «чайных салонах», как мы прозвали Т-34.

Передний стрелок — наверняка опытный танкист, знающий, что неразумно терять время, размышляя, что делать. «Делай что-нибудь и делай быстро», — гласит его девиз. «Стреляй во все, что видишь перед собой, не раздумывая!». Этот приказ запечатлен в сознании каждого танкиста. «Если хочешь остаться в живых, забудь, что ты человек. Не можешь расстрелять противника, дави гусеницами!»

Я вскакиваю, скольжу вниз по обледенелому склону и зарываюсь в рыхлый сугроб. Следом за мной скользит Порта.

— Черт возьми, — пыхтит он, готовя свою связку гранат. — Это пахнет концом жизни и Вальхаллой!

Передний Т-34 резко останавливается.

Мы задерживаем дыхание в ожидании и страхе. Танки останавливаются только для того, чтобы открыть огонь из орудий. С напряженными лицами ждем отрывистого, злобного хлопка и грохота фугасного снаряда, который разнесет нас в клочья. Танкисты наверняка видят нас. Смотровые щели у Т-34 очень хорошие. Гораздо лучше, чем у наших танков.