Трибуле - [125]

– Черт побери! Да почему ваш Доле не вел себя осторожнее? В то самое время, когда я обещал вам выпустить его на свободу, мне еще был неизвестен его поступок… В то самое время, когда вы заступались за него!

– Я знаю, сир! Знаю всё! Доле пытался бежать. Вот каково его страшное злодеяние! Когда Ваше Величество был в заключении в Мадриде, разве не искал он случая прорваться хоть сквозь целую армию, если это будет нужно! Как, сир! Хватают невиновного, чтобы его погубить, запускают целую машину заговора! Это должно было бы привести заговорщиков на Монфокон, если бы благотворные лучи королевской юстиции не затмила ненависть извращенцев! Итак, хватают этого человека и бросают в каменный мешок! Мало того, его заковывают в кандалы! Он сильно потрясен, он влачит жалкое существование в глубине этой ужасной клетки, где вода доходит до лодыжек, его терзают голод и жажда, он лишен всяких надежд! И когда этому несчастному предлагают средство избавиться от этих жестоких мучений, можно ли ожидать, что он откажется?! Называют преступлением то, что он захотел выйти из этого адского застенка!

– Его попытка не потянула бы на процесс, – живо возразил король, надеясь успокоить Рабле. – Но остается обвинение в ереси. Я дам приказ. Вы согласны, дорогой мэтр? Клянусь вам.

– Ваше Величество на самом деле великодушен, – продолжал ученый, все еще охваченный возмущением. – Остается только одно обвинение, но оно может отправить Доле на костер! Эх, сир, сир! Вы хотите, чтобы когда-нибудь история рассказала, как победитель при Мариньяно был побежден каким-то Лойолой!.. Потому что не мы платим за слова, сир! Это Лойола заставил вас принести в жертву Доле! Вы боитесь, что жалкий монах поссорит вас со Святейшим престолом. Сир, разве вы хотели бы, чтобы о вас говорили как о трусе?

Король сжал кулаки, удерживаясь от вспышки гнева.

Но он одумался, вспомнив, что Рабле держит в своих руках его жизнь. И потом, король, возмутившийся обвинением в трусости, которое запросто бросил ему в лицо красноречивый ученый, король действительно боялся…

– Мэтр, – сказал он с вымученной улыбкой, – опомнитесь… Мне кажется, вы переходите грань допустимого.

– Простите, сир! – всё еще не успокоился Рабле. – Вините в этом мои чувства, мою боль.

А боль эта была, действительно, была очень сильной, и Рабле в этот момент даже беззвучно заплакал. Король отвернулся. Мрачное лицо Лойолы возникло перед ним.

– Подождите! – внезапно сказал король.

– Сир! – взмолился Рабле. – Последуйте за порывом вашего великодушного сердца.

Король быстро вышел в соседнюю комнату, где постоянно дежурили Басиньяк и несколько сеньоров. Там находился и главный прево.

Франциск I отвел его в сторонку.

– Монклар, каково состояние нашего доброго господина Лойолы? Вы же знаете, меня очень беспокоит его рана, за которую мы, надеюсь, немедленно отомстим.

Монклар сдержанно улыбнулся. Он знал, что Рабле находится у короля, и понял, какие страсти бушуют в королевских мозгах.

– Произошло подлинное чудо, сир! – ответил он. – Пока можно сказать одно: святой муж не покинет сей мир!

– Ага! – буркнул король и вернулся в себе.

«Если бы я сказал ему, что Лойола вот-вот преставится, он бы повторил мне приказ об освобождении Доле», – подумал Монклар.

– Хорошо! – сказал король Рабле. – Попробую сделать для него невозможное.

– Вы спасете Доле, сир? Ах, спасибо, мой благородный король!

– Ну нет! Клянусь Святой Девой! Я хочу сказать, что сделаю последнюю попытку рассмотреть, есть ли средство спасти вашего протеже… Церковный суд уже занялся этим делом. Придется идти до конца.

– Почему же, сир? Почему? – спросил Рабле.

– Это большая политика, мой мэтр. Во Франции нет большего уважения, чем то, которым пользуются правосудие и религия, если только они непреклонны в своем развитии.

Рабле на этот раз промолчал. Он был побежден. Он говорил о гуманности, равенстве, а король ответил ему: «Государственные интересы…»

Он понял, что Доле обречен, и с презрением воздержался от ответа Франциску I, который, чтобы не отталкивать доктора, сказал ему следующее:

– Успокойтесь, мэтр. Если нужно осудить Доле, несмотря на его невиновность, каковую вы активно защищаете, я чувствую себя достаточно сильным, чтобы спасти ему жизнь…

Философ, раздавленный горой несправедливости, которую он пытался приподнять, склонил голову то ли в знак прощания, то ли от безнадежности.

– А лекарство? – стыдливо вымолвил король.

– Буду над ним работать, сир.

– И вы, мэтр, обещаете, что оно будет готово завтра утром?

– Обещаю, сир.

– Запомню ваши слова…

– Я никогда не нарушаю своих обещаний, сир!

На этих словах, задевших Франциска, Рабле поклонился, вышел из комнаты с разбитым сердцем, закрылся в лаборатории, на скорую руку им оборудованной.

LIV. Диана де Пуатье

В тот самый момент, когда Рабле вышел из комнаты короля, в одном из соседних покоев происходила следующая немая сцена. Играла ее одна актриса, но оттого сцена не стала менее значительной.

Прежде всего необходимо дать краткое топографическое описание. Комната эта соединялась с королевскими покоями через пять-шесть огромных залов, где Франциск I устраивал пышные празднества, которыми король старался ослепить знаковых посетителей; впрочем, подобные пиршества были в его духе.