Три жизни Юрия Байды - [22]

…Юрась домой вернулся на рассвете расстроенный. Илья подтвердил, что возьмет его с собой через линию фронта, но дорога туда неблизкая и нелегкая. Нужно собраться с силами, запастись харчами. Пусть Юрась готовится. Через неделю они встретятся опять на этом же месте и договорятся обо всем подробно.

Юрась решил харчей в день ухода взять побольше из спрятанных дядей запасов, теплую одежду и обувь принес загодя в чулан и через неделю, как велел Илья, ночью прибыл на место встречи. Промаялся до утра, но Афанасьев почему-то не явился. «Возможно, что-то помешало», — подумал Юрась и отправился на следующую ночь опять. Утром вернулся домой почерневший, с запавшими глубоко глазами. Не появился Афанасьев и на этот раз. «Ушел без меня», — подумал с горечью Юрась.

ПАРТИЗАНЫ ПОНЕВОЛЕ

Хлеба, сала и картошки, доставленных Юрасем и Афанасьихой, хватило проголодавшимся десантникам на один раз. Изнуренные боями и длинными переходами, они отсыпались несколько суток в чащобе. От одежды остались лоскутья, от сапог — голенища. Дед Адам на скорую руку сплел десять пар лаптей, в них и топали десантники да еще пошучивали: дескать, для диверсанта обувка в самый раз, абсолютно бесшумная…

От Юрася Афанасьев узнал, что в райцентре расположены фашистские склады, но нападать на них считал пустой затеей. То, что бойцы выдержали раньше, теперь им не под силу. Да и воевать нечем, боеприпасов — кот наплакал.

На третьи сутки пребывания в районе Рачихиной Буды Афанасьев послал несколько мелких групп по лесным дорогам, авось удастся подловить вражескую машину или обоз: до крайности были нужны мины, гранаты, тол, продукты, одежда — осень на носу, а бойцы в одних гимнастерках. Ночами в шалашах стало прохладно, костры жгли с оглядкой. Нужно было принимать окончательное решение, что делать дальше: выбрать место поглуше и рыть землянки или двигаться на восток в том потрепанном виде, в котором находилась группа. Афанасьев колебался.

Однажды он вспомнил, что километрах в двадцати к северу есть хутор Спадщина. Бойкие магистрали там не проходят — глухомань. Вряд ли немцы сунутся туда, а тем более — поставят там гарнизон. Есть смысл проверить. Если предположение окажется верным, в хуторе можно пожить и собраться с силами.

Действительно, немцев в селении не было, старосты и полицаев — тоже. Лишь в одном доме оказался неизвестный человек в военной форме без знаков отличия. По выправке было видно, что это кадровый командир. Таких за версту распознаешь. Почему он околачивается на глухом хуторе? Окруженец? Дезертир? Афанасьев спросил об этом без обиняков. Неизвестный усмехнулся в усы:

— То же самое я хотел бы услышать и от вас.

Афанасьев смерил его взглядом.

«Нет, не дезертир… больно смело разговаривает, значит, не опасается. Иначе не стал бы держаться вызывающе, так независимо. Кто же он? Пожалуй, стоит сделать первый шаг. По-хорошему…» И Афанасьев, вынув из кармана удостоверение личности, сказал незнакомцу:

— Покажите и вы какой-нибудь документ…

— Для своих найдется… — сказал тот с мягкой улыбкой и протянул серую форменную книжицу, удостоверение, выданное райвоенкоматом Купчаку Родиону Захаровичу. Афанасьев шлепнул себя обрадованно ладонью по лбу:

— Так это вы вместо подполковника Курасова? Он два года назад посылал меня в военное училище. Теперь вы работаете?

— Работал… — покачал головой Купчак. — А вы командуете взводом?

— Командовал… — в тон ему ответил Афанасьев. Они пожали друг другу руки.

— Это все, что осталось от вашего взвода? — спросил Купчак.

Афанасьев вздохнул:

— От парашютно-десантной бригады… — И в свою очередь спросил сочувственно: — А вы не успели эвакуироваться?

Вместо ответа Купчак показал еще один документ. В нем значилось, что предъявитель его является комиссаром партизанского отряда «Три К» и что в хуторе он находится по организационным делам.

Вскоре десантников разместили по хатам, а Лесе с больным ребенком отвели целый пустующий дом. В кои времена все наелись досыта — и в баню. Парились, смывали с себя походную грязь, стирали бельишко.

Управившись с делами, Афанасьев пошел к Купчаку узнать, что творится на фронтах. Тот рассказал и показал по карте, где находятся наши и фашистские войска, а вернее, где находились две недели назад, потому что сведения устарели, а рации в отряде нет.

— Положение… — потеребил мочку уха Афанасьев.

Советские войска отступили так далеко, что он не представлял, как соединиться со своими. Настроение его, как ртутный столбик в мороз, резко упало. Купчак же, понимая, в каком затруднении находится группа, предложил влиться в партизанский отряд.

— А где ваш отряд?

— В лесу на базе.

— А командир?

— И командир…

— А сколько у вас людей?

Купчак не ответил. Тертый, видать, калач… О себе помалкивает, а сам старается завербовать кадровую единицу. Мужик не промах. Может быть, так называемый отряд только на бумажке или в голове комиссара числится? Скорее всего так оно и есть, а тут прямо с неба, в полном смысле слова, свалились все военные специальности от сапера до артиллериста.

Афанасьев не сказал Купчаку ни да, ни нет, и тот, понимая его осторожность, стал нажимать с другой стороны: