Три выбора - [22]

Я уже успокоился и потому вполне дружелюбно сказал:

– Спасибо, Илья Стефанович! Вы – истинный единочаятель и умелый сотрапезник! Куда бы я без вас делся…

Илья мгновенно истолковал мою интонацию в том смысле, что на этот раз я смиренно признал его победу, тут же скроил плаксивую физиономию и начал балаганить:

– Ну, вот, опять меня обижают! Никто меня не любит, а я такой мягкий и пушистый…

В доказательство последнего своего утверждения он кокетливо оттянул ворот своего действительно роскошного свитера и доверительно сообщил:

– Одна знакомая три месяца вязала!

Но плаксивость вдруг столь же мгновенно сменилась решительным рыком, обращенным к Татьяне:

– Бор-ры-совна! Куда делось то письмо из Даргомыжска, где они про закрытие станции писали?

Он забегал по комнате, причитая:

– Важная ведь бумага! Там после самого письма и дурацкой рекламной картинки, где стрелочник переводит стрелку на «путь технического прогресса», еще список был тех станций, которые они рекомендуют для временного использования в период их реконструкции! Куда ты…

Тут его глаз упал на подоконник, где Лидия Федотовна кипятила утром себе чай и…

Но я так и не узнал, чем закончилось его объяснение с Лидией Федотовной. «Матюгальник» уже проснулся, и голос шефа, наверняка слышавшего в режиме прослушки рассказ Ильи и теперь, после правильного своего маневра с пятиминутной отсрочкой вызова, и мою реакцию на ильевскую инициативу, уже не маскируя свою осведомленность о моем местопребывании, с легкой укоризной произнес:

– Игорь Петрович, я же просил – зайдите!..

Глава 10

...

О втором разговоре с Василием Васильевичем об Амгарских делах, нашей с ним попытке бросить курить, особенностях и традициях занятия мест на производственных совещаниях, конспект типичного выступления шефа, а также об успешно выдержанном мною экзамене, в результате чего я получил командировочное задание.

С силой дивной и кичливою

Добровольного бойца

И с любовию ревнивою

Исступленного жреца,

Я служил ему торжественно,

Без раскаянья страдал

И рассудка луч божественный

На безумство променял!

Василий Васильевич сидел в своем кресле и прилаживал очередную ароматную палочку. Мы привезли их из нашей давней совместной поездки на Канары. Он тогда купил сразу несколько пачек, а я, не являясь поклонником такого ароматизатора, только одну – «за компанию».

Это дело было давнее, и те, канарские, должны были уже кончиться, но теперь и в Мокве такого добра было «навалом» и Василий Васильевич наверняка уже не единожды пополнял свой запас.

Но все равно, каждый раз, когда он доставал палочку, поджигал ее, и по кабинету расползался этот типичный «восточный» аромат, я вспоминал наши с ним прогулки вдоль холодного для купания январского океана с остановками в прибрежных кафе.

Особенно хорошо было в одном из них, когда неспешную нашу беседу «о том о сем» время от времени прерывал фонтан, вырывавшийся из щели в лавовом наплыве недалеко от столиков этого открытого кафе при накате особенно сильной волны прибоя. Струя фонтана с шумом возносилась метров на пятнадцать красивой темно-красной колонной на фоне ясного ринового, переходящего в неоловое на горизонте неба, распадалась на части в верхней своей точке и падала на черный покатый лавовый берег, дробясь в полете на все более мелкие капли и обрушиваясь на ближайший каменистый кряж коротким, но мощным ливнем, порождающим массу мелкой соленой водяной пыли, розовой своей ватностью напоминавшую нежданное в этом месте облако…

Вообще-то мне эти «восточные благовония» не очень нравятся, хотя и раздражают не сильно. Я к ним, скорее, равнодушен. Но когда там, на Тенерифе, я покупал пачку, до сих пор лежащую нераспечатанной в ящике моего письменного стола, я был не в состоянии противостоять напору шефа, особенно мощного в случаях, когда он считает, что тем или иным советом, рекомендацией, он «отечески заботится» обо мне.

«Я служил ему торжественно» и вообще-то решаюсь не выполнять его рекомендаций только уж когда его совсем «заносит», например, когда он пытался заставить меня делать какую-то дыхательную гимнастику или в очередной раз склонял бросить курить. Правда, борьба с курением – дело особое. Попытки увещевать меня с этой целью предпринимались им неоднократно. Но он, как человек разумный, понимал, что каждый раз я внутренне недоумевал – дескать, «а судьи кто?» в смысле «врачу, исцелися сам!». И тогда он шел на подвиг, показывая мне пример. В таких случаях я, сочувствуя ему безмерно, иногда присоединялся к этому самоедству, и даже держался с ним пару недель…

Помню курьезный по сути, но очень для меня памятный и неприятный случай. Случилось так, что я уговорил его поехать на одну «сходку» в Екатериноград, где собирались переработчики вторичного люминдия для дележа рынка вторсырья. (А мы тогда пытались – не очень, правда, удачно, – поиграть и на рынке цветного металлолома). И он решил воспользоваться этой командировкой для очередной попытки побороть «антикотинового змея».

«Перемена обстановки, напряженная работа – все это отвлечет нас от козней этого гада», – сказал он мне. Но, чтобы «не делать резких движений» (а это житейское правило почиталось у нас серьезно), мы решили, что каждый будет вправе выкуривать одну сигарету в день. В любое время и в любом месте. Но – одну!