Три вора - [17]
Что же касается того презренного совместительства в любви, которое, окрещенное именем прелюбодеяния, карается, как грех, религией, преследуется, как правонарушение, законом и низводится на уровень скотства мужчиной, то в языческом истолковании Норис Орнано оно приобретало характер своеобразного восстановления равновесия полов и не менее своеобразного художественного творчества.
II
Из ванной комнаты Норис перешла в гардеробную.
Открыв шкаф и погрузив руки в двойной ряд юбок, висевших на медных крюках и распространяющих удушливый, одуряющий запах духов, Норис пожалела, что не взяла с собой в город горничной, заведовавшей ее обильным и постоянно пополняемым гардеробом.
Норис вспомнила о сундуках с платьями, которые были отправлены в деревню, и несколько изумилась открывшемуся ее глазам богатству. Привыкшая к льстивым внушениям и предупредительным услугам камеристки, она не знала, что выбрать.
«Лечь ли в постель или подождать его?» – размышляла она, думая о Гвидо. Забросив руки на затылок и откинув назад голову, она сладко потянулась. Трепет страсти пробежал по поверхности зеркала, отразившего соблазнительный изгиб нагого тела.
«Нет, нет… – решила она, – подожду лучше… Гвидо не видал меня еще в моем новом парадном каш-корсэ…»
И Норис блаженно улыбнулась.
Поверх тонкой упругой шелковой сети, матово блестящей кожицей облегавшей ее бюст и охватывавшей недоразвитые высокие нервные бедра, она набросила длинный, древнегреческого фасона капот из легчайшего батиста, оставлявший обнаженными руки, с глубоким вырезом на груди.
С белокурыми золотистыми волосами, небрежно свернутыми узлом на затылке и перехваченными белой шелковой лентой, пропущенной между прядями волос, словно между стеблями цветочной гирлянды, Норис Орнано была обольстительно прекрасна.
Она перешла в зал, расположенный перед спальней, легким прикосновением карандашика киновари оживила пурпуровое пламя жадных губ и в ожидании мягко вытянулась на низком кресле.
В этот момент у входа послышались легкие шаги, и дверь бесшумно отворилась.
Норис не двинулась и приняла ту томную позу, немного усталую, немного безучастную, какую принимают аристократки адюльтера, чтобы заставить любовника возобновить приступы, усиливающие впечатление сдачи.
В дверях появилась элегантная фигура Каскарилльи, остановившегося с изящным поклоном и выражением самой изысканной вежливости на лице.
Пораженная этим неожиданным появлением, Норис не в силах была ни сделать движения, ни издать восклицания.
Водворилось короткое, тяжелое, драматическое молчание.
Каскариллья, неподвижный, первый прервал его.
– Успокойтесь, синьора, – произнес он тихим голосом и тоном глубочайшей почтительности. – Я пришел по поручению Гвидо, моего лучшего друга.
С порывистостью умозаключений, свойственной всем женщинам, Норис решила, что случилось несчастье.
– Гвидо болен!? – взволнованно воскликнула она, поднимаясь и делая шаг по направлению Каскарилльи.
Тот сделал успокоительный жест.
– Нет, синьора, он не болен, но по причинам, которые я вам сейчас объясню, если вы позволите, он оказался в полной невозможности явиться лично на приглашение, заключавшееся в вашем письме.
У Норис вырвалось неуловимое движение возмущения, не ускользнувшее от Каскарилльи; взгляд его, хотя и подернутый вуалью самой успокоительной учтивости, начинал приобретать свой пронизывающий, властный блеск.
– Поверьте, – продолжал он, – что лишь с чувством величайшего сожаления вынужден был Гвидо послать меня вестником странной случайности; но письмо ваше, как объяснил мне Гвидо, было получено им так поздно и так неожиданно, что он не имел никакого другого способа предупредить вас, кроме того, может быть, несколько смелого, который он избрал, положившись на мою искреннюю, испытанную дружбу.
Норис, в которой заговорила врожденная гордость, передернула плечами с такой холодной надменностью, которая смутила бы самого невозмутимого собеседника.
– Но каким другим путем, синьора, – продолжал Каскариллья, не изменяя ни на йоту преданно-почтительного тона голоса, – мог бы он избавить вас от ожидания… может быть, раздражающего… и дать вам оправдание своего отсутствия, которое могло бы показаться вам необъяснимым и быть истолкованным в неблагоприятном для его чувств смысле?…
Норис чувствовала комичность своего положения перед лицом этого незнакомца. Легкомыслие и непростительная фамильярность, с какими любовник вверял ее честь третьему лицу, уязвили ее сильнее, чем неявка на свидание.
Поэтому она обернулась к Каскариллье с выражением сарказма в позе и голосе.
– Не могу не восхищаться, – сказала она, нервно поправляя волосы, – благородным чувством, побудившим вас принять на себя поручение, возложенное на вас вашим другом, которое, – нужно отдать вам справедливость, – вы выполнили с искусством, делающим вам честь. Позвольте же и мне воспользоваться вашим необыкновенным тактом и попросить вас передать графу Мирабелли, что ему нет нужды представлять мне какие-либо оправдания, потому что никаких оправданий я не прошу.
Норис сделала несколько шагов и повелительным взглядом указала Каскариллье на дверь.
Книга известного итальянского писателя Умберто Нотари знакомит нас с самым страшным стимулом современного общества – наслаждением: с его страданиями, лихорадочностью, развинченностью и чудовищностью.Она представляет собою лишь документальные доказательства половой извращенности одного из огромных человеческих муравейников, именуемых «большими современными городами».И хочется верить, что в этом обществе, т. е. среди «спокойных», «благоразумных» и «добродетельных», найдутся и «понимающие». А понимающие, конечно, не найдут грязи и порнографии там, где лишь голая и горькая правда.Другие – и именно непонимающие – будут кричать о лживости и скандале.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.