Три убийства Арсена Люпена - [3]

— Ваш побег!

Люпэн от души рассмеялся.

— Подумайте сами, господин директор! Я не прощу себе, что попал в тюрьму, если не сумею из нее выйти.

Этот довод не показался господину Борели достаточным. В свою очередь, хотя несколько через силу, он засмеялся.

— Предупреждение удваивает бдительность…

— Именно в этом моя цель. Примите все предосторожности, господин директор, не пренебрегайте даже самой малой. Чтобы никто потом не ставил вам чего-либо в упрек. А я, со своей стороны, постараюсь устроить все таким образом, что, какими неприятностями это ни было бы для вас чревато, ваша карьера от этого не пострадала. Вот и все, что я хотел сказать вам, господин директор. Вы можете теперь удалиться.

И, когда господин Борели ушел, глубоко взволнованный своим странным подопечным и обеспокоенный готовящимися событиями, заключенный бросился на свою койку, шепча:

— Право, ты нахал, старина Люпэн! Можно подумать, что тебе уже известно, как отсюда выбраться!

II

Тюрьма Санте построена в виде звезды. В центральной части здания находится круглое помещение, к которому сходятся все коридоры, — таким образом, чтобы ни один заключенный не мог выйти из камеры без того, чтобы его не увидели надзиратели, дежурящие в застекленной кабине, в середине этого зала. Посетителя, осматривающего тюрьму, неизменно удивляет, что заключенные передвигаются в ней во все стороны без конвоя, словно они и в самом деле на свободе. На самом же деле, чтобы пройти от одной точки до другой, от своей камеры, например, до тюремной машины, которая ждет их во дворе, чтобы отвезти во Дворец правосудия, то есть на следствие, арестанты следуют по прямым участкам коридоров, из которых каждый оканчивается дверью, открываемой стражником. И этот стражник может открывать только эту, единственную дверь и должен наблюдать за двумя прямыми участками пути, которые она контролирует.

Таким образом, по видимости — свободные, заключенные на самом деле следуют от двери к двери, от пары глаз к другой паре глаз, как пакеты, передаваемые из рук в руки. За пределами здания муниципальные полицейские принимают предмет этой передачи и помещают его в одно из отделений «черного ворона».

Такова практика, принятая в этом мрачном месте.

Ее не стали придерживаться, однако, в отношении Люпэна.

В случае с Люпэном доверия прежде всего лишили описанную выше прогулку по коридорам. Затем — тюремную машину. Стали с подозрением относиться ко всему, ужесточая для него все процедуры и правила.

Господин Вебер прибыл самолично, в сопровождении двенадцати полицейских — вооруженных до зубов лучших, отборнейших из своих людей, подобрал опасного заключенного на пороге его камеры и отвел его в пролетку, на козлах которой тоже сидел один из его подчиненных. Справа и слева, спереди и сзади вокруг экипажа скакали конные полицейские.

— Браво! — воскликнул Люпэн. — Такие знаки внимания трогают меня до слез. Настоящий почетный кортеж! Черт тебя побери, милый Вебер, ты всегда уважал иерархию. Помнишь, как следует себя вести с непосредственным начальством.

И, похлопав его по плечу, добавил:

— Я намерен, милый Вебер, подать в отставку. И рекомендовать тебя в качестве своего преемника.

— Это почти сделано, — проронил Вебер.

— В добрый час! А я уже тревожился об успехе моего побега. Теперь я спокоен. С того момента, когда Вебер станет шефом службы Сюрте…

Господин Вебер не стал отвечать на этот выпад. Он испытывал, в сущности, весьма сложное чувство к своему противнику, замешанное на страхе, который внушал ему Люпэн, уважении, питаемом к князю Сернину, и почтительном восхищении, неизменно жившем в нем в отношении господина Ленормана. Все это — с добавлением злопамятства, зависти, а также ненависти, получившей наконец долгожданное удовлетворение.

Они прибыли ко дворцу правосудия. У подъезда вестибюля, именуемого Мышеловкой, ожидали уже служащие Сюрте, среди которых, к радости Люпэна, оказались лучшие из его помощников, братья Дудвиль.

— Господин Формери у себя? — спросил он их.

— Да, шеф, господин следователь — в своем кабинете.

Господин Вебер поднимался по лестнице впереди Люпэна, следовавшего между двумя Дудвилями.

— Женевьева? — прошептал арестованный.

— Спасена.

— Где она?

— У своей бабки.

— Мадам Кессельбах?

— В Париже, в отеле Бристоль.

— Сюзанна?

— Исчезла.

— Штейнвег?

— Ничего о нем не знаем.

— Вилла Дюпон охраняется?

— Да.

— Какова сегодня утренняя пресса?

— Отличная.

— Хорошо. Вот инструкция о том, как со мной сообщаться.

Они как раз подошли к внутреннему кулуару второго этажа. Люпэн незаметно сунул в руку одному из братьев крохотный бумажный шарик.

Едва он, в сопровождении заместителя шефа, вошел в его кабинет, господин Формери произнес знаменательную фразу:

— Вот и вы! Никогда не сомневался в том, что рано или поздно вы попадете наконец в наши руки.

— Я тоже в этом никогда не сомневался, господин следователь, — отозвался Люпэн, — и могу только радоваться, что судьба для моего ареста избрала именно вас, отдав таким образом справедливость такому честному человеку, как я.

«Он надо мной издевается», — подумал господин Формери.

И тем же тоном, ироническим и в то же время серьезным, ответил: