Три стигмата Палмера Элдрича - [42]

– Надеюсь, вы еще ничего не подписывали?

– Ничего.

– Прекрасно. Это самое главное.

– На самом деле, я с нетерпением жду момента, когда приземлюсь на Марс и попробую наконец Кэн-Ди!

Ихольц кашлянул и полюбопытствовал:

– Это еще вам зачем?

– Так я смогу вернуться к Эмили!

– К Эмили? Кто это?

– Моя бывшая жена. Я выгнал ее только потому, что она ждала от меня ребенка. Теперь я понял, что годы, проведенные с нею, были самым счастливым временем моей жизни. Честно говоря, сейчас я люблю ее куда сильнее, чем тогда. Чувство не ослабло, нет. Оно стало только сильнее, сильнее и чище!

– Ну, это не беда, – усмехнулся Ихольц. – Мы можем снабдить вас таким количеством Чу-Зи, что о каком-то там Кэн-Ди вы и думать забудете. Вы попадете в мир, где, кроме вас и Эмили, не будет никого. И мир этот вечен. Вы представляете, как это чудесно? Вы, она и вечность…

– Кто знает, может, я не захочу работать на Палмера Элдрича.

– Но разве не вы предложили нам свои услуги?

– Так-то оно так, да вот только есть у меня на этот счет кой-какие сомнения, – ответил Барни. – Давайте договоримся: если меня не призовут, я вам позвоню. Мне звонить не стоит. – Он вернул микрофон на прежнее место. – Все. Можешь его вырубить.

– Я смотрю, вы патриот, – заметил автопилот. – В наши дни редко кто добровольно отправляется на службу!

– Занимайся своим делом, – бросил в ответ Барни.

– Думаю, вы поступаете правильно, – задумчиво прожужжал автомат.

– Если б я отправился на Сигму 14-Б спасать Лео… – пробормотал Барни. – Или это была Луна? Впрочем, теперь уже не важно… Приди я на помощь Лео, он бы меня не выкинул, и все у меня было бы в полном порядке… Охо-хо-хо-хо…

– Зря вы так расстраиваетесь, – опять заговорил автопилот, – от ошибок никто не застрахован.

– Ошибка ошибке рознь, – ответил Барни. – Бывают и фатальные ошибки. Сначала Эмили. Эмили и дети. Потом Лео Булеро…

Больше автомат не проронил ни слова.

«В один прекрасный день, – бормотал про себя Барни, – мы делаем нашу последнюю ошибку. Ошибку, перечеркивающую всю жизнь. Можно поступить на работу в компанию Палмера Элдрича. Можно записаться в добровольцы и отправиться куда-нибудь на Марс. Что теперь ни выбери, куда ни кинься, получается: непоправимое уже свершилось».

Барни быстро прошел медицинскую комиссию, потом его протестировал психиатр, кстати, удивительно походивший на доктора Смайла.

Он проскочил и этот этап.

В состоянии, близком к обмороку, он произнес слова присяги («Клянусь относиться к Земле, как к матери и владычице…»), после чего его отправили домой собирать вещи, всучив напоследок гигантский гроссбух со всей необходимой начинающему колонисту информацией. До отправления корабля оставалось ровно двадцать четыре часа. Место назначения держалось в тайне. Он представлял себе предписание, начинающееся со слов: «Мене, мене, текел».[10] Сам он начал бы его именно так.

Барни ощутил разом и радость, и облегчение, и ужас, и грусть. И все же самым острым и самым сильным было совсем иное чувство – всепроникающее осознание полного краха. «Ничего, ничего, – пытался успокоить себя Барни, – уж лучше жить где-нибудь на Марсе, чем греться на здешнем солнышке».

Впрочем, пустые, лишние слова. И не более.

Вся разница состояла лишь в том, что там это происходило медленнее. Здесь он умер бы почти мгновенно, там умирание могло продолжаться десятилетиями. Хотя медленный процесс все-таки предпочтительнее. Самое главное, при необходимости всегда можно ускорить развязку. В колониях для этого есть все необходимое.

Едва Барни начал укладывать вещи, как зазвонил видеофон.

– Мистер Байерсон, – судя по всему, эта молоденькая девчушка работала в одном из второстепенных отделов Колониального Департамента ООН. Уж слишком широко она улыбалась.

– Майерсон.

– Да, да, простите меня, бога ради! Я звоню, чтобы сообщить о месте вашей приписки. Вам страшно повезло, мистер Майерсон. Это плодородная зона Марса, известная под именем Файнберг-Кресчент! Я уверена в том, что вам там понравится! Успеха вам, сэр!

Экран уже угасал, а девушка все еще улыбалась. Это была улыбка человека, остающегося дома.

– И тебе всего хорошего, милочка! – сказал Барни.

Файнберг-Кресчент… Он уже слышал об этом месте. Там действительно что-то росло. По крайней мере, колонисты в этом районе занимаются огородничеством. А ведь Марс по большей части – совершенно безжизненная метановая пустыня. Пустыня, над которой свирепствуют жестокие бури, не позволяющие колонистам выходить из своих подземных жилищ. Здесь же он сможет позволить себе пройтись по Марсу. Чего Барни не любил, так это долгого сидения взаперти…

В углу гостиной стоял чемоданчик доктора Смайла. Барни включил рубильник:

– Док, ты, наверное, мне не поверишь, но я в ваших услугах больше не нуждаюсь. Как сказала девочка, которая никуда не летит, – удачи вам, сэр! – Чувствуя, что Смайл не понимает смысла его речей, он добавил: – Меня забрили, док.

– Дррр-гррр! – проскрежетал доктор. – Но ведь с вашим психотипом это практически невозможно! Что произошло, мистер Майерсон? Что вас подтолкнуло к этому?

– Желание смерти, – ответил Барни и тут же выключил агрегат. «Какой кошмар! – думал он, продолжая собирать вещи. – Совсем недавно у нас с Рони были прямо-таки наполеоновские планы: мы собирались по-крупному продать Лео и с шумом перейти к Палмеру Элдричу. И что же? А вот что! Лео нас опередил!