Три солдата - [21]

Руки у Фюзелли были холодны как лед, и сердце его с такой стремительностью накачивало кровь к ушам, что он с трудом разбирал слова.

– Следующие рядовые – в рядовых первого разряда, – прочел лейтенант официальным голосом. – Грей, Эплтон, Вильямс, Эйзенштейн, Портер. Эйзенштейн будет ротным писарем.

Фюзелли был почти готов заплакать. Его имени не было в списке.

После длинной паузы раздался мягкий, как бархат, голос сержанта:

– Вы упустили Фюзелли, сэр.

– О, в самом деле! – лейтенант рассмеялся сухим смешком. – И Фюзелли.

«Черт! Нужно будет написать Мэб сегодня вечером, – говорил себе Фюзелли. – То-то она будет гордиться, когда получит письмо».

– Рота, вольно! – весело крикнул сержант.

Ах, мадермезель из Армантира,

Парле ву? —

затянул сержант своим сладким голосом.

Передняя комната кафе была полна солдат. Их хаки закрывали стертые дубовые скамьи, края квадратных столиков и красные черепицы пола. Они теснились вокруг столов, на которых тускло поблескивали сквозь табачный дым бутылки и стаканы, они толпились перед стойкой и пили из бутылок, смеясь и шаркая по полу ногами. Полная девушка с румяными щеками и пухлыми, белыми руками весело сновала между ними, уносила пустые бутылки, приносила полные и передавала деньги безобразной старухе с серым лицом и похожими на осколки черного янтаря глазами. Она тщательно рассматривала каждую монету, ощупывала ее своими серыми руками и неохотно опускала в ящик с деньгами. В углу сидели сержант Ольстер с разгоряченным лицом, капрал и еще один сержант, большой человек с черными волосами и черными усами. Около них с выражением восторженной почтительности на лицах жались Фюзелли, Билли Грей, ковбой Мэдвилл и Эрл Вильямс, голубоглазый и желтоволосый аптекарский приказчик.

Янки не выходит из трактира, Парле ву?

Они стучали по столу бутылками в такт песне.

– Это славное местечко, ребята, – сказал старший сержант, внезапно прерывая песню. – Можете не беспокоиться, уж я позаботился, чтобы нам досталось хорошее местечко, а насчет фронта не стоит очень огорчаться. Мы еще успеем побывать там. Я слыхал, что эта война протянется десять лет.

– Должно быть, мы все будем к тому времени генералами, сержант, э? – сказал Вильямс, – А все-таки хотел бы я, братец, быть теперь дома и разливать содовую воду.

– Война – великое дело, если не падать духом, – автоматически пробормотал Фюзелли.

– А я вот начинаю падать духом, – сказал Вильямс. – У меня тоска по дому. Я прямо говорю. Мне все равно, пусть слышат. Уж скорее бы попасть на фронт и отделаться от этой истории.

– Слушай, тебе надо подтянуться… Выпей, брат, – сказал старший сержант, стуча кулаком но столу. – Послушайте, мамзель, дайте нам еще «мэм шоуз»…[16]

– Я не знал, что вы говорите по-французски, сержант, – сказал Фюзелли.

– Кой черт по-французски! – ответил старший сержант. – Вот Вильямс – тот мастер по этой части. «Буле ву куше авек муа?»[17] – вот все, что я знаю.

Все рассмеялись.

– Эй, мамзель! – закричал старший сержант. – Буле ву куше авек муа? Буле ву куше авек муа? Уй! Уй! Шампань!

Все корчились от смеха.

Девица добродушно хлопнула сержанта по голове.

В эту минуту в кафе шумно ввалился высокий, широкоплечий человек в расстегнутой английской шинели. Он шел нетвердо, колеблющейся походкой, от которой зазвенели стаканы на столах, и мурлыкал себе под нос. На его широком лице сияла улыбка. Он подошел к девушке и сделал вид, что хочет поцеловать ее, а она смеялась и фамильярно болтала с ним по-французски.

– А вот и Дикий Дэн Коуэн, – сказал черноволосый сержант. – Эй, Дэн, Дэн!

– Здесь, ваше благородие!

– Иди-ка сюда. Мы будем пить шипучку.

– Никогда не отказываюсь.

Они очистили для него место на скамье.

– А я под арестом, – сказал Дэн Коуэн, – посмотрите-ка на меня. – Он засмеялся и резким забавным движением откинул голову набок. – Компри?[18]

– А не боишься ты, что они накроют тебя? – сказал Фюзелли.

– Накроют меня, черт возьми! Они ничего не могут мне сделать. Меня уже три раза отдавали под суд и теперь собираются притянуть в четвертый.

Дэн Коуэн откинул голову набок и засмеялся.

– У меня тут друг есть, мой прежний патрон. Он теперь капитан. Уж он устроит это дело. Компри?

Появилось шампанское, и Дэн Коуэн ловкими красными пальцами выпустил пробку в потолок.

– А я как раз гадал, кто-то меня сегодня выпивкой угостит, – сказал он. – Жалованье я и в глаза не видал с той поры, как Христос служил капралом. Забыл даже, на что оно похоже.

Шампанское запенилось в пивных бокалах.

– Вот это жизнь, – сказал Фюзелли.

– Ты чертовски прав, братец! Главное, не позволяй им оседдать тебя.

– За что тебя притягивают теперь, Дэн?

– Убийство.

– Убийство? Черт, как же это?

– Да очень просто, если этот болван умрет.

– Черт, что ты мелешь?

– Все вышло из-за этой проклятой командировки, когда нас послали в Нант, Билла Риза и меня… Хэй, Мари, анкор шампань, боку![19] Я числился тогда на санитарной службе: сам черт не разберет, на какой службе я числюсь теперь. Наш отряд был на отдыхе, и они послали несколько человек наших ребят в Нант, чтобы забрать оттуда обоз грузовиков и доставить их в Сандрекур. Мы отправились, как настоящие гонщики, на одних только шасси. Савэй ву?