Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [79]

«Глупый ты человек, — сказала она ему, — умный, а глупый! Такую женщину проворонить, оттолкнуть запросто! Она же от тебя ничего не требовала, она и дальше оставалась бы хорошим парнем! Да где ты еще такую найдешь, глупый?! Таких больше нет и не бывает, клянусь!»

Ирина Викторовна чуть-чуть всплакнула: никто же не видит, даже она сама.

«Если звонил, так, может быть, и сам понимает, что глупый?»

Она вспомнила, что впервые за время болезни, навестив ее, Нюрок сообщила:

— Гордейчиков уходит. На пенсию.

— Ну, и кто — за него? Кто будет замом у Строковского?

— Не знаю…

Не хотела Нюрок сказать: за Гордейчикова будет Никандров, вот кто.

Странно-то как: человек считает свой КПД в стенах НИИ-9 равным 0,15–0,17 и вдруг становится заместителем директора? А как же со сплавами? С абразивами? Ведь ему не поможет его заместительство, наоборот, он теперь будет меньше заниматься своим отделом, а больше — исполнять директивы Строковского.

Нет, не упрекать хотелось бы Ирине Викторовне Никандрова, не досаждать вопросами, а только узнать ход его мыслей, логику и самочувствие. Не за стеной же все это за китайской, и неужели нельзя во все это хоть краешком глаза заглянуть? Не кому-то там, а ей — и нельзя?!

Должно быть, так и есть — нельзя…

Надо было бы всерьез подумать — что же с ней действительно произошло? С тех пор как «произошло все»?

Ну, наверное, немыслимо, вот так сразу взять, да и понять это, но хотя бы кое-что понять необходимо и даже — немыслимо не понять. И вот она ухватилась за какую-то ниточку своих размышлений и потянула за нее, и получилось для начала так: где-то, когда-то и что-то она, оказывается, потеряла.

С чего-то она ведь начинала, с какой-то самой себя, когда «произошло все», а когда все кончилось — чего-то недосчитывается в себе?

«Где» и «когда» — она установить не могла, другое дело «что»: потеряно было чувство самоиронии.

Еще не так давно она посмеивалась над собой и призывала на помощь милицию, чтобы милиция пресекла нелепые действия «этой вот дамы», сравнивала себя с антиамебой, которая почти не живет, а только думает и воображает, но где-то, в какой-то день от этой иронии не осталось и следа, она исчезла. Пустяк?

Для кого как.

У нее после этой потери все пошло на полный серьез, на самый полный! Она как будто бы ушла после этого далеко-далеко от себя реальной, ушла к Рыцарю, с Рыцарем они уходили на остров Жуан-Фернандес и мало ли еще куда, а на самом-то деле, разве это был уход от себя? Да, ничего подобного — в себя! Она так в себя погрузилась, что вот и надо бы сейчас обратно, а не получается. Впрочем, если уж болеть, так болеть, безо всяких там ценных указаний самой себе. Разве что только одно ценное и допустимо: долго не болеть!

Потом она подумала о Рыцаре: вот так история, где же нынче он-то?! Где же он был все время, покуда перед нею крутился кинематограф? Покуда она болела, приходила в себя?

И тут Ирина Викторовна поняла, что все, что случилось с нею, случилось и с ним, с ним даже больше, чем с нею. Это против него было задумано кино.

Выдержит ли он этот натиск, вернется ли?

Он появился еще через два дня: вошел в комнату, бросил взгляд на пузатенькие часики-будильник, которые стояли рядом с кроватью, на тумбочке, и недолго и молча посидел около Ирины Викторовны.

Он был как всегда: высокий, голубоглазый и с теми морщинками около глаз, которые у некоторых людей появляются еще в юности, но не старят, а придают лицу особую выразительность… И задумчивость.

Он был несколько больше, чем обычно, застенчив нынче, ее Рыцарь.

Ирина Викторовна прислушалась: могут ли ныть и гудеть у нее ноги? Ноги ныли и гудели — только дай им волю. Они помнили дальнюю дорогу на Владивосток, как будто сами по себе прошли ее всю, от самого начала до самого конца.

У Ирины Викторовны возникло желание пожурить Рыцаря — где был, куда скрывался в такое время? Если серьезно, так он заслуживал хорошего разгона, хорошего бенца. Ирина Викторовна не раз слышала, как мужчины говорят: «Моя-то — дала мне вчера бенца!»

Но, подумав, она промолчала, опыт подсказывал ей, что так лучше, что и с Рыцарем иногда не мешает быть хорошим парнем. Особенно после того, как у них долго не было встреч.

С появлением Рыцаря все в доме окончательно встало на свои места. Иначе говоря, Ирина Викторовна не болела, Мансуров-Курильский снова вошел в роль по части ценных указаний, хотя и высказывал их в более лояльной форме, Евгения Семеновна объясняла минувшую болезнь невестки: «Переутомление! Переутомление и безрежимное питание на работе — я знаю!» Аркашка, умчавшись к месту службы сразу же, как только матери стало лучше, сообщал, что «Все порядке вышлите девяносто пять».

Можно было подумать, что она совсем и не болела, и не переживала всего того, что пережила в действительности.

Все встало на свои места во времени — утро, день, вечер, ночь, снова утро, и в пространстве — дом, троллейбус — автобус, НИИ-9, автобус — троллейбус, снова дом.

Твердый порядок!

А это уже другое дело, что неизвестно, кто же все-таки живет в доме: муж и жена или — не муж и не жена?

Что есть какая-то правда-порядок в том, что в НИИ-9 не полагается опаздывать хотя бы на пять минут, несмотря на то, что КПД этого учреждения равен 0,15 или 0,17.