Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [208]

Я сказал своей супруге это тихо и спокойно, в полной уверенности, что она пожмет плечами и ответит: «С каких это пор ты начал советоваться со мной? Что-то раньше, когда у нас было много настоящих денег, я никогда не слышала от тебя ни слова о твоих намерениях! Когда у нас было много денег, ты…» Ну, и дальше в том же духе. По сути дела, именно ради того, чтобы укрепить свое намерение поскорее встретиться с господином Лей Дунэром я и начал этот разговор с женой.

Но совершенно неожиданно в ответ я услышал такие гневные и яростные слова, что я и сейчас не решаюсь повторить их. Да что там — слова! Если вспомнить все, что произошло в тот вечер…

Но дело не в этом, а в том, как все пошло дальше…

Дальше было так: на другой день после нашего разговора жена купила прядильную фабрику. Она купила ее у своего разорившегося брата и за такие гроши, что если бы даже фабрику продать на слом, и тогда она стоила бы дороже. Но все-таки я был в полном недоумении.

— Зачем ты купила фабрику, если текстильщики разоряются сотнями и тысячами? — спрашивал я. — Кто будет вести дело, если ни ты, ни я не понимаем в текстильном производстве? Откуда взять сырье? Кому продавать нитки, которые выпускает фабрика? Чем платить рабочим?

Я задавал ей еще множество вопросов, на которые в то время, конечно, не могла ответить не только женщина со вздорным характером — не могли ответить тысячи опытных коммерсантов-текстильщиков.

Но она отвечала, не задумываясь, несла какую-то чушь, в которой все-таки можно было уловить и немного здравого смысла… Она сказала, что люди могут прожить без серебряных ушек, но ходить голыми они не могут, и поэтому обязательно кто-то должен производить текстильные товары. Почему бы именно мне не заняться этим делом? Еще супруга сказала мне, что если я и дальше буду приставать к ней с глупыми вопросами, она сама отправит меня к господину Лей Дунэру…

И, знаете, на меня это подействовало: я стал промышленником.

Собственно, сначала я по-прежнему занимался только коммерцией — доставал деньги и сырье, заключал сделки, а всю техническую сторону дела вел брат жены, бывший владелец фабрики. Ну а потом я тоже стал разбираться в технике.

Больше того — приобретение фабрики королем серебряных ушек, мне кажется, привело даже к некоторому оживлению в среде шанхайских текстильщиков. На первых порах два американских дельца выразили желание заключить со мной сделки…

Так или иначе, а только в самое тяжелое и неблагоприятное для этого время я стал промышленником, вложив, правда, в новое дело дом жены, ожерелье жены и европейскую картину из комнаты жены, с изображением голого человека и коровы… Я снова встал на ноги. Снова во мне заговорила кровь моего деда, торговца шелком.

И вдруг — освобождение.

Ну, знаете ли, в то время каждый по-своему понимал это событие. Брат моей жены, например, понял его так: захватил кое-что из фабричной кассы и удрал в Гонконг. Я сам был в полном оцепенении, лежал в кровати и ждал, когда меня расстреляют, а мою жену — обобществят.

Правда, я еще совсем недавно по собственному желанию порывался встретиться со своим другом, господином Лей Дунэром, и я уже говорил, что никогда не вмешивался в личную жизнь моей жены, но все-таки очень неприятно ждать, когда тебя расстреляют, а твою жену — обобществят…

Вместо этого новая власть дала моей фабрике кредит в сумме сто пятьдесят тысяч юаней. Фабрика стояла, рабочим нужно было платить, денег не было, а тут рабочий комитет сообщает мне, что я должен получить сто пятьдесят тысяч.

В комитете и тогда был ткач Чжан — такой длинный, худой парень, которого до освобождения я все хотел передать в руки полиции, так как, конечно, он был коммунистом, но я боялся это сделать, потому что рабочие могли отомстить: сжечь фабрику или убить меня. Кроме того, иногда у меня появлялась мысль, что может случиться — рабочие захватят фабрику и устроят надо мной расправу. Так уж пусть для этого случая останется Чжан… Он хоть и упрямый и наверняка коммунист, во все-таки разумный, и, кажется, даже добрее многих других.

Так вот, этот самый Чжан и сообщил мне о кредите. Сколько раз я стоял на пороге полного краха, а все-таки я никогда не разорялся до последнего фыня, так, чтобы дальше уже нельзя было вести никакого дела. Имеет, должно быть, значение коммерческий дух фамилии и, прежде всего, старого Ляна — торговца шелком!

«Хорошо! — подумал я.— Должно быть, я остался жив, и, должно быть, при новой власти тоже можно вести коммерцию. Это хоть и красные, но все-таки не американцы, которые в сорок шестом году в Шанхае каждый день пускали по миру сотню-другую коммерсантов!»

Правда, новая власть назначила моей фабрике твердые производственные задания, правда, я должен был сдавать продукцию по определенной цене определенному предприятию. Подумать — так какая же это коммерция? Это вовсе не коммерция, а черная работа!

Но зато были и преимущества. Теперь у меня всегда был обеспечен сбыт, и я не боялся ничьей конкуренции. И я сделал такой коммерческий вывод: раз обеспечен сбыт, зачем стараться ради качества продукции? Я стал экономить сырье, на сэкономленном сырье я выпускал продукцию высшего качества, и вот уже ее-то и сбывал туда, где мне больше платили. Вот это была настоящая коммерция, и она снова открывала передо мной широкие перспективы.