Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [127]

И вот он что сделал в определенный момент — он подбросил крохотную частицу себя современного в ту среду, которой он достиг и которая, по его соображениям, уже должна была быть его субстанцией. Он подбросил в субстанцию самого себя, испытавшего несколько смертей, себя, не очень устроенного в своей современности, однако же удостоенного ею звания доктора наук;

он сделал это тайком и по секрету даже от самого себя;

он знал, что в нем всего-то этого докторского и прочего оставалась капля, и все-таки смог это сделать, полагая, что капля в соединении с его изначальностью снова могут составить его жизнь.

Вот это была хитрость так хитрость!

Ах, как наивно выглядел Интеграл, как по-детски прозвучало предложение, которое он после долгих размышлений сделал профессору Дроздову!

— По-хорошему: давай ты на острове Эс будешь Робинзоном, а я Пятницей? — сказал ему Интеграл. — По-хорошему, а? — Профессор Дроздов усмехнулся, а Интеграл стал убеждать его еще горячее и наивнее: — Пятница — знаток интегрального исчисления, ты представляешь, Алешенька! Пятница — академик! Что может быть перспективнее, чем быть Робинзоном при таком Пятнице? Пятница — высокий теоретик! Великолепно! Высшее достижение Робинзона и вообще человека!

— Забочусь о практике! — коротко ответил на всю эту возвышенную тираду Дроздов.

— Да что о ней заботиться? — удивился Интеграл. — Никто никогда не упрекает себя за несостоятельность своей практики, лишь бы не были задеты честь и достоинство его теории! Теория — вот что всегда должно быть неподкупным, справедливым, дальновидным, всеобъемлющим, должно быть предметом зависти и неприступной крепостью для других! Те-о-ри-я!

Разговор становился забавным, и Дроздов сказал:

— Я решил отложить решение вопроса. На некоторое время.

— Какое некоторое время! — возмутился Интеграл. — Какое некоторое?! Я уже объяснял, в каких ненормальных условиях я существую, в какой нервотрепке! Да от меня через некоторое время останутся кожа да кости, еще какая-нибудь реликтовая ерунда — вот и все!

— Так ты тоже дорожишь своей материальной частью? Ай да товарищ Интеграл! А мне всегда казалось, что эта часть имеет для тебя третьестепенное значение!

— Версификатор! Это с чьего же голоса, а? Как будто ты не знаешь, что больше всего мы ценим в самих себе то, чего в нас нет совсем?! А-а-а-а! — закричал вдруг Интеграл не совсем человеческим голосом. — Шкурник! Девять десятых тебя — это твои понятия, но ты не постеснялся предать их ради своей шкуры! Ради каких-то там собственных потрохов и эпидермиса! Действительно, ты даже не шкурник, ты эпидермик!

Сброшенный Интегралом с огромной высоты, профессор Дроздов падал вниз, но, кажется, не в открытое море, а на поверхность острова S. Видя перед собой огромное и синее морское пространство, он не мог отказать себе в рассуждении о том, почему люди обозначили моря по их колеру — Белое, Черное, Красное, Желтое, но ни одно не назвали Синим? И это в то время, когда синие моря и даже синие-синие — вовсе не редкость? Должно быть, думал он, некоторые свои ощущения и восприятия мы с самого начала отдаем во власть фантазии, минуя реальность. И даже оберегаем их от реальности. Должно быть, так…

«Ну, будем же надеяться, что даже это нас не погубит!»

— Будем надеяться, будем надеяться! — ответил врач на немой вопрос Антонины Петровны и Дроздова-младшего, а медицинская сестра, та, которая была пополнее и постарше, записала:

Температура 37,3°.

Пульс 48.

Кровяное давление 80—45.

Потеря сознания…

Но несмотря на то, что нынче дежурила вот эта добрая медсестра, она попросила Дроздовых, мать и сына, пойти куда-нибудь и не мешать, пока больному будут заменять и регулировать капельницу.

Мать и сын Дроздовы кивнули и вышли из палаты.

В домашнем клетчатом фартуке и со шпингалетом в руке по острову S ходила Антонина Петровна, озабоченная тем, что ей некуда пристроить этот шпингалет.

Она была удручена этим обстоятельством, пыталась пристроить шпингалет непосредственно на синеву, заполнявшую все пространство выше острова S, но в конце концов сунула неустроенный предмет в кармашек своего фартука, как раз туда, где на фартуке изображалась поблекшая, но все еще миловидная синяя розочка, а из-под фартука она вынула веничек и принялась наводить порядок на острове S.

При этом она подходила к территории острова S избирательно и подметала его не весь, а сравнительно узкую полоску — окружность.

Профессор Дроздов долго и внимательно присматривался к хлопотам супруги, потом произнес:

— Знаю!

Профессора Дроздова на острове S не было, но он был где-то рядом, это его устраивало — быть где-то рядом с островом и видеть его во всех подробностях.

Потом Антонина Петровна подмела и полоску-радиус от линии окружности до центра острова S, а на этой полоске черенком все того же веничка изобразила стрелу.

— Знаю! — снова сказал Дроздов. Он безошибочно угадал в этой стреле, нарисованной на супергрунтовой массе острова, Стрелу Времени! Он так и сказал вслух: — Знаю, знаю — Стрела Времени!

Точно в том месте, где был центр окружности, совмещенный с осью Стрелы, Антонина Петровна поставила довольно объемистую бутыль.