Три плута - [34]

— Да, да. Этот портфель надо уничтожить, чтобы н следов его не оставалось.

— Давай-ка сюда нож! Искромсаем его на мелкие кусочки, да в известное место. Хорошенько только водою залить. Я думаю, можно кромсать один только закрывающийся клапан, на котором вытиснена золотая надпись.

— Конечно, это — главное. А потом вот что: сожги свой новый вид на жительство, поезжай к себе на квартиру, уложи в сундучок пожитки, кстати, и мешок твой с деньгами, да уезжай и отметься, ну, — хоть в Москву, что ли.

— Так-с, выедем якобы в Москву, а сами на новую квартиру, тоже куда-нибудь в номера, но пороскошнее; займу целое отделение, пропишусь по своему настоящему виду и выпишу сюда жену с дочкой.

— Главное — покончить с этим помощником присяжного поверенного Рудневым.

— Знаешь, что я думаю сделать? — спросил Рогов. — Подстричь себе бороду а-ля Генрих Четвертый, ну, и волосы на голове ежиком. Это, во-первых, пойдет ко мне, а во-вторых… все-таки мне пришлось несколько раз называть себя чужим именем. Если вдруг случайно встретят, признают.

— Конечно, конечно! Мало ли бывает сходств. Так, что-то общее есть, а утвердительно сказать никто не будет в состоянии.

— Однако какая кожа крепкая у этого портфеля! — заметил Рогов, продолжая свою работу уничтожения.

Когда дело было кончено, он взял мешок и уехал, пообещав сообщить завтра же, куда он перебрался.

Оставшись один, Мустафетов принялся в кабинете за раскладку своих капиталов.

Вдруг в передней раздался звонок. Он никак не мог догадаться, кто бы это был, и пошел в переднюю, а там, отворяя еще двери, спросил:

— Кто там?

— Это я, Лизавета… от барышни, от Ольги Николаевны. К Домнушке я, по своему делу.

Мустафетов поспешно отпер.

Тогда вошедшая служанка Молотовой продолжала:

— В кухню-то пыталась я стучаться, только не слышит. Хотела уже уходить, а вижу, в комнатах огонь; я думала — прибирается. Уж извините, потревожила. Мне по своему делу.

— Ничего, ничего, войди, — ответил он. — Дай мне только за тобою дверь запереть. Вот так! А теперь пройди сюда ко мне, расскажи, в чем твое дело.

Мустафетов привел девушку в кабинет. Он сразу рассчитал, какой эффект произведет на нее вид письменного стола, буквально обложенного деньгами.

Лиза руками всплеснула, да так и замерла на месте. Лампа ярко освещала все эти пачки. Вероятно, девушка не могла представить себе, чтобы и вообще-то во всем свете было столько денег.

— Чего же ты испугалась? — спросил ее Мустафетов.

— Да как же не пугаться? Какое богатство! — И, помолчав немного, девушка спросила: — Деньги-то настоящие?

— А ты думала какие? Эх, Лизавета, Лизавета, простота ты сердечная! Я тебе вот что скажу: возьми ты любую бумажку со стола да пойди в лавку и купи фунт чая в два рубля. Вот когда тебе сдачи дадут, тогда ты и увидишь, что она настоящая.

— Зачем, барин, мне в лавку ходить? Разве я вам и так не верю! Ведь это я спроста. А много тут денег?

Мустафетов, улыбнувшись, сказал:

— Мильон!

— Мильон? — девушка в ужасе еще шире раскрыла глаза, а потом сказала шепотом: — Так вот он, мильон-то, сколько бывает! Вы, стало быть, барин, тоже мильонщик?

— Мильонщик.

— И откуда ж вам столько денег привалило?

— Из банка.

— Из банки, вот оно что! В банке-то этой сохраняли, значит, а потом вам и отдали? Вы что ж теперь с ними делать станете?

— Жить стану.

Лиза впала в задумчивость, а потом, помолчав с минуту, опять глубоко вздохнула и, не спуская взора с этой массы денег, сказала:

— А у нас-то горе какое! Барина-то молодого, который к нам ездили, Анатолия-то Сергеевича, забрали и засадили. Он, может, виноват, а может — и нет, только уж господин был больно хороший.

Разумеется, Мустафетов притворился ничего не знающим и вдруг сказал:

— Ведь это ужасно! Погоди, я сейчас дам тебе письмо, снеси твоей барышне; мы поможем делу.

— Ах, голубчики вы мои! Вот уж благодетель, поистине благодетель! Уж как жалко его!

Но Мустафетов не слушал девушки. Его рука быстро чертила какую-то записку. Дописав ее и вложив в конверт, он сказал:

— Вот тебе, Елизавета, от меня на разживу десять рублей, а это письмо отдай своей барышне да скажи, что я дожидаюсь ответа: целый вечер буду ждать. Ну, ну, хорошо, без благодарностей.

Елизавета, получив десять рублей на чай, радостно побежала домой и вручила своей барышне письмо. Ольга Николаевна, не вскрывая конверта, стала расспрашивать ее:

— Ты видела его самого?

— Как же, барышня: сам даже дверь мне отпер.

— А где же лакей его или кухарка?

— Домна услана была. Я пришла, стучала-стучала в кухню — никто не отпирает, — начала рассказывать Елизавета. — Хотела уж домой идти, да вижу — по всей квартире огни светятся. Думаю: «Давай-ка с парадной толкнусь!» Пошла с парадной, позвонила и слышу — сам-то Назар Назарович меня окликает, спрашивает: «Кто там?» Ну, я голос подала, отвечаю: «Я, мол, Лизавета, от барышни, от Ольги Николаевны!»

— Ну, что же?

— Сейчас же барин и впустил. Говорит: «Зайди, голубушка! Я про твою барышню во всякое время рад услыхать. Как здоровье да все ли у вас в порядке?»

— Что ж ты?

— Уж я сперва не знала, что и ответить. Больно уж перепугалась… так перепугалась, так…

— Чего же ты испугалась?