Три плова - [18]

Он повернул самолет назад и на тринадцатом километре от хребта увидел поселок. Внизу заиграли белые пятна бараков. Самолет пошел низом. Пилот с бортмехаником заметили людей: бородачи в полушубках, в черных войлочных шляпах, серо-зеленых шинелях.

Загеданцы увидели самолет, который кружил над тесниной минут десять. Потом он взял курс на станицу. На обратном пути пилот заметил и золотые прииски.

- Нашел пропавших, - доложил пилот, сделав в станице посадку, командиру этого небольшого отряда Исаю Баулу.

- Теперь сообразим, как получше упаковать наше продовольствие да как его сбросить, - сказал Баул. - Муку будем насыпать не до краев - пускай свободно болтается в мешках.

Он назначил первый полет на утро.

И машины вылетели с грузом - на каждой тридцать мешков с мукой. Горы затянуло облаками. Облака мешали самолетам набирать высоту.

- Досаждают, - посетовал Баул, - потолок ограничивают.

Вспыхивали, гасли и снова вспыхивали дожди. Это сулило неприятность: обледенение. Как-никак, наверху 6 градусов мороза.

Горные пики, крутые склоны, отвесные скалы, ущелья… На самолете «К-5», где за управлением сидел Баул, парашютов не было.

- В глубокой теснине! - пропел Баул.

Он раз сказал жене:

«Я пролетал вчера над тесниной Дарьяла. Как демон! И где он там, прах его возьми, приземлялся?»

«На автожире, что ли?» - тоже пошутила жена.

«Все вы нынче грамотные! - проворчал Баул. - Автожиры, геликоптеры…»

Здесь тоже не приземлишься. И вся-то загвоздка, что надо идти на бреющий полет в этом мрачном и узком, как труба, коридоре. Надо спустить машины с 2700 метров до земли. И нужно возвращаться на базу на малых высотах, по ущелью, лавируя между скалами.

Его машина снизилась до 50 метров и оказалась на уровне тех великолепных загеданских сосен, о которых ему говорили в станице. «Р-5» опустился еще ниже- он пролетал в десяти метрах от земли.

В первый разворот самолеты сбросили только вымпелы. Это воздух дал земле знак: к вымпелам не подходить, еще пришибет мешком.

Потом полетели и мешки - один, другой… И бородачи хлопали каждому

сброшенному с самолета мешку с мукой: первому, второму… На борту «К-5» было три человека, и они сбрасывали каждый раз по пять мешков, а с «Р-5» сбрасывали по одному. Пройдя бреющим полетом, самолеты набирали опять высоту. Двадцать пять мешков - двадцать пять бреющих полетов.

Когда машины повернули за следующей партией муки, снова ударил дождь. «А в городе как?» - подумал Баул, представив себе веселые ручьи, круто сбегающие с высокой Нахичеванской улицы, мокрых галок, повеселевшие акации…

«Горожанам одно удовольствие - освежит на бульварах зелень, прибьет на асфальте пыль…»

Вспомнился Пылеед. Стоит там на улице со своими царапинами, обиженный…

«Зря обидел малого», - пожалел мальчугана Баул.

В облаках мелькнуло «окошко», завиднелись бурлящие воды Лабы. На привале бортмеханик достал плитку шоколада и съел ее целиком. Баул тоже полез за шоколадом, но есть не стал.

- Аппетит пропал? - осудил его бортмеханик, заприметив, как командир опустил плитку в карман.

- По совести, надоел. В каждый полет шоколад…

- Ой ли? А не сказка про Ивана-царевича и Жар-птицу?

- Во всяком случае, не для барышни оставлена, так что твои догадки того…

А погода все нехороша. Под крыльями самолетов - то же нагромождение покрытых снегом откосов. Мрачный, красивый беспорядок природы. Пики наползали друг на друга. Ущелья непроходимы. И опять началась полоса бреющих полетов.

Переночевав у своих самолетов, летчики взялись с утра снова за перевозку муки. Как и вчера, жалось к баракам все население поселка. Бородачи в полушубках и серо-зеленых шинелях хлопали каждому падавшему с высоты мешку.

5

В городе дождя не было. Написав рапорт начальнику управления, Баул поехал домой. На углу Нахичеванской он увидел из окошка автомобиля Пылееда. Смастерив из веревок длинный пастушеский бич, мальчуган щелкал им направо и налево. Исступленно кружась на тротуаре, он поднимал вихри пыли. Лицо его сияло, будто его и не обижали.

- Черт его знает! - засмеялся Баул. - Он действительно какой-то пылеед!

Летчик остановил машину. Высунув из окошка голову, он поманил к себе увлеченного щелканьем бича мальчугана. Тот глянул на него недоверчиво, попятился.

- Да иди сюда, не бойся! - уговаривал его Баул.

Пылеед не шел. Он озирался на товарищей, беспристрастно наблюдавших сцену примирения. Показывая Пылееду на сумку, Баул похлопал по ней рукой. Пылеед вытянул голову, стремясь заглянуть внутрь машины.

- Иди же! - звал его Баул.

Пылеед все озирался на товарищей: как, мол, по-ихнему? Выдержал он характер? Может быть, довольно? И, осторожно ступая, перестав щелкать бичом, подошел к машине.

- Привет! - сказал Баул, протянув для пожатия руку.

- Привет, - повторил Пылеед, посматривая по сторонам.

- Ты на меня, хлопец, не дуйся! - Баул дернул его за вихор.- Я тебе обязательно когда-нибудь покажу двойную итальянскую.

- Что ж ты врешь! - снова обиделся Пылеед. - Двойная итальянская - это для булгахтеров.

- «Для булгахтеров»! - передразнил его Баул. - А впрочем, совершенно верно. - Он протянул мальчугану плитку шоколада: - Ешь, хлопец! Это знаешь какой шоколад? Это для летчиков шоколад. Кола!