Три ошибки Шерлока Холмса - [116]

— Самое паршивое дело перед тем, как садишься в засаду, это пить воду, инспектор, — подал голос Джон Клей, до сих пор молча сидевший на стуле в глубине кабинета. — Вы выпили столько, что не усидите и двух часов. Придётся вам поёрзать.

— Помолчите, сэр! — инспектор так и подскочил. — Или, милорд, как вас там теперь следует называть? Может быть, вы думаете, что если я несколько нарушаю существующий порядок и не сажаю вас под замок, то вы можете позволять себе оскорбления в адрес полиции?

— Так посадите меня под замок, я же не сопротивляюсь, — беспечно ответил Джон и обернулся к Лайлу: — Сэр, как дела?

Лайл махнул рукой.

— Я не видел его. На Бейкер-стрит лежит записка, неизвестно, как туда попавшая, ибо миссис Хадсон не видела, кто и когда её подсунул под дверь. В ней говорится, что Холмс был в Уординггон-хилле, и что всё в порядке. Там так и написано «всё в порядке».

— Это нам известно, — важно произнёс Лестрейд. — В полицию присланы документы, удостоверяющие происхождение мистера... лорда Кромуэла. Но куда подевался сам мистер Холмс?

— Хотел бы и я это знать! — устало развёл руками Герберт. — Но у нас с вами нет времени, джентльмены. Нам надо взять зверя. Едем!

Полчаса спустя экипаж остановился в нескольких кварталах от злополучного дома в Степни. Лестрейд, одетый в штатское, доктор Уотсон, Герберт Лайл и Джон Клей, коего теперь уже все именовали лордом Кромуэлом, прошли задними дворами и вышли к дому с той его стороны, которая была противоположна пруду. В темноте они проскользнули в одно из парадных и, поднявшись по чёрной лестнице на второй этаж, вошли в пустующую комнату, большую и унылую, с серыми влажными стенами, на которых обои висели клочьями. В углу этой комнаты стоял кожаный диван, из его прорванного во многих местах широкого сиденья победно торчали пружины, а в углу пристроился констебль, держа между колен потайной фонарик с закрытым стеклом. Угадав в темноте очертания невысокой фигурки своего начальника, он вскочил.

— Всё тихо? — спросил Лестрейд.

— Совершенно тихо, инспектор, — гудящим шёпотом ответил полицейский. — Мы весь день наблюдали, как и вчера. Днём приходили двое рабочих, один тут же и ушёл, другой чуточку покопался в помпе и убрался. Коробочка лежит, где и лежала.

— Отлично, — произнёс Лайл. — Спасибо, констебль Стоун. А где ваши люди, инспектор? Внизу?

— Всё, как условлено, — ответил Лестрейд. — Двое в кустах, трое — в другой пустой комнате, на первом этаже, почти под нами. Четверо за углом.

— «Вся королевская рать!» — засмеялся лорд Джон. — Сколько же, по-вашему, их явится за этой коробочкой, что на них выпущено столько гончих?

— Чем больше, тем лучше, — заметил Герберт Лайл. — Гончих много, но и заяц больно уж прыток. Кстати, милорд, если понадобится, вы прыгнете со второго этажа?

— На загривок-то Гендону? — глаза Джона засверкали в темноте недобрым блеском. — И с пятого прыгну! Тем вернее сверну ему шею.

— Нельзя ли потише, джентльмены? — зашипел на них сыщик Скотленд-Ярда. — Уже десять часов, он может вот-вот явиться. Наблюдайте в окно за прудом, но вплотную к окну не подходите.

Лестрейд встал сбоку от окна и замер, слегка пригнув голову, отчего сразу стал похож на скуксившегося в своём гнезде сыча. Уотсон, вытащив револьвер и спокойно проверив курок, присел на край дивана, рядом с полицейским. Лайл встал по другую сторону окна, лорд Джон остановился шагах в трёх от грязного оконного стекла.

Внизу было темно, только с другой стороны пруда едва дотягивались тусклые лучи одинокого газового фонаря, да свет из окон разных этажей пятнами падал на грязную лужу, на заросли кустов, на чёрный силуэт помпы, похожей на спящего возле пруда странного зверя.

Постепенно одно за другим окна стали гаснуть, темнота сгущалась, и стало видно, что на той стороне, в четырёхэтажном домике, тоже светятся отдельные огоньки, но и они вскоре погасли.

Лестрейд всё сильнее нервничал, однако старался не показывать своего волнения. Заволновался и Герберт Лайл, и Уотсон — первому было особенно важно взять свою добычу, второй видел и понимал, что последний этап трагедии будет самым необычайным, и его шестое чувство подсказывало: откроется нечто удивительное, небезразличное им всем. Он ничего ещё не знал об открытии Герберта, однако догадывался, что этот страшный дом должен преподнести свою последнюю, самую невероятную тайну.

Джона обуревали самые противоречивые чувства. Желание увидеть человека, погубившего его много лет назад, желание отомстить этому человеку мешалось с тревогой за собственную судьбу, ибо она окончательно решалась в эти самые минуты. И ещё он думал о Лоре, о том, на сколько же лет его могут разлучить с нею, и вправе ли он требовать, чтобы она его ждала. Впрочем, он понимал: требовать не надо, она будет ждать, и это всего хуже, ибо её чистое беззащитное сердечко больше всего страшится одиночества, а он может оставить её одинокой на долгие годы.

Снизу, с первого этажа, донёсся еле слышный свист, и Лестрейд поднял палец:

— Кто-то идёт! — прошептал он.

Все, вытянув шеи, стали смотреть вниз. Уотсон встал с дивана, сжимая револьвер.