Три невероятных детектива - [44]

— И на кого теперь охотитесь?

— На червей, насекомых, гадюк, жаб…

— А вот это? — спросил Виктор, показав на скелет.

— Летучая мышь. Они еще попадаются на пустырях возле укреплений, там, где кончается город. Студенты делают мне заказ, даже из других городов пишут, все меня знают.

— Уверен, что ваши знания ничуть не менее обширны, чем у иных профессоров. Кстати, меня занимает одна вещь, и я хотел бы узнать ваше мнение. Вы ведь наверняка слышали о тех, кого настигла внезапная смерть на выставке. Утверждают, будто жертвы были укушены пчелами. Как вы считаете, такое может быть?

— Полная чушь! И с Меренгой тот же коленкор, а они мне не поверили.

— Кто это Меренга?

— Мой приятель. Жили мы с ним вместе. Бывало, я ходил с ним за добычей: он был старьевщик. Когда удавалось что-нибудь найти, мы все делили поровну.

— Добыча — это что?

— Древние камни. До них немало охотников. Однажды он нашел обтесанные кремни, мы кое-что выручили.

— Он переехал?

— Нет, он умер. Я был рядом, когда это случилось. Меня повели в полицию, я сказал комиссару, что это не похоже на естественную смерть, а он поднял меня на смех и ответил, что у меня и в башке тараканы, и ничего удивительного, мол, по себе я ремесло-то выбрал, — а потому шел бы я восвояси к своим насекомым. И добавил: «Все свидетели дали показания, что вашего друга старьевщика укусила пчела».

Капюс наклонился, вытащил бутылку красного вина и наполнил два стакана.

— Ваше здоровье. Меренга-то ведь тоже подумал, бедняга, что его пчела укусила. А я-то знаю, что говорю, Богом клянусь, не в пчеле тут дело.

Виктор чуть пригубил вино.

— Вы уверены?

— Проклятье, да ведь это и правда мое ремесло! Вот что я вам сейчас скажу, мсье, по мне общество мелких зверьков лучше, чем иных двуногих. Даже кота этой старой дуры, а если она думает, что я хочу сделать из него чучело, так это на ее совести! Я с уважением отношусь к животным, и в жертву их приношу только чтобы заработать себе на пропитание. Тупица он, комиссар этот! Ничего не захотел слушать, ему и так все ясно. Не обязательно писать об этом в вашем листке.

— Что же произошло-то?

— Может, я знаю, а может, и нет. Вскрытие делать слишком поздно, вон уже сколько времени прошло, как бедняга Меренга почил на одуванчиках. Эх, а живи он по другую сторону баррикад, будь он конторским служащим, коммерсантом, военным, — смею вас уверить, этот старый идиот комиссар в лепешку бы разбился, только бы довести следствие до конца!

Высказавшись, старик пренебрежительно поджал губы. Виктор положил на стол синюю банкноту.

— Расскажите мне о Меренге.

— Добрый человек, не болтун, одинокий. Меня поддерживал. Попробуйте пройти через десятилетнюю каторгу в Новой Каледонии, тоже хорошим человеком прослывете. До Коммуны он был столяром-краснодеревщиком, а тут обосновался три года назад. Полагаю, он был когда-то женат, но предпочитал об этом не распространяться. Была у нас с ним неплохая компания, а теперь… Собачья жизнь!

— Как это случилось?

— В тот день я пошел с ним, мне надо было набрать сверчков. Они предпочитают железнодорожные пути, там, на подъезде к депо, где рельсы кончаются, их по жаре всегда много. Меренга наполнил корзину и ушел раньше, хотел посмотреть, как прибудет Буффало Билл. Когда я его догнал, он уже лежал на спине, вокруг толпились люди.

Капюс налил себе еще вина.

— Э, да вы совсем не пьете! — воскликнул он, задумчиво глядя на жидкость в бутылке. — Забавно, какие дурацкие мысли приходят в голову в такие моменты. Мой приятель задыхался среди банды дикарей, а я подмечал незначительные подробности: гравий щебенки, потраченную молью гриву детской лошадки-качалки, ботинки какого-то мужчины, который стоял рядом, давая советы. Я слышал только его голос, а обувь приметил, желтые такие ботиночки из шевро. А потом все вокруг снова засуетились, Жан прошептал: «Пчела». Естественно, первое, что я сделал, — поискал жало: ничего не было. Тогда я стал искать труп пчелы или какой козявки: ничего. Бедняга не мог даже шевельнуться. Он дышал очень медленно, рот открыт, пускал слюни, панталоны намокли, я с ним разговариваю и вижу по глазам: он все понимает, что я говорю, а ответить не может. Я осмотрел его шею. Его действительно укололи, да только могу точно сказать, никакая это была не пчела! Кожа покраснела вокруг укуса и образовалось пятно размером с монетку в сто су. Границы укуса распухали, возникала отечность диаметром в два сантиметра, очень бледная. Я кончиком пальцев ощупал ее, Жан даже не дернулся, он ничего не чувствовал. А когда укусит пчела — можно увидеть маленькое белое утолщение размером в два или три миллиметра с сероватой точечкой посредине: жалом. Вздутие увеличивается, кожа напрягается, чувствуется острая боль, покалывание, это место чешется, болит.

— Вы уверены, что жала не было?

— Да. Была дыра, будто ему в шею воткнули глубокую острую иглу. Глаза у него остекленели, он задыхался. Сердце остановилось. Когда подошли жандармы, он уже умер. Я им сказал, что все-таки странно, взять и вот так уйти из жизни от укуса пчелы, а они ответили, что, дескать, не в первый раз, пьянчуга допрыгался.