Три модели развития России - [6]

Здесь на новых землях берет начало и новый тип социальных отношений. Так в Киевской Руси князья приходили на территории уже занятые и хозяйственно освоенные местным населением и вместе с властью получали право лишь на «кормление» за свою службу, в случае же ее неисправности могли быть изгнаны местным населением. В Ростово-Суздальском княжестве население и служилые люди селились на землях князя, который был единоличным собственником этих земель. Постепенно право собственности и распоряжения распространялось и на субъектов хозяйственной деятельности, которые, хотя и в различном статусе, становились зависимыми людьми, слугами князя-вотчинника, сохраняя при этом, однако, право «отхода» от него. Князь выступал здесь как хозяин и распорядитель хозяйственной деятельностью и как глава политических сношений, и как верховный судья. К.Д.Кавелин отмечает основополагающее значение этого события: «Исторический тип, который лег в основание этого нового государственного тела, есть тип des Guts - und Hausherrn» (нем. - хозяин имения, дома) /…/. Он развивался неудержимо и совершенно выработался в мельчайших подробностях в XVII веке». [16] Мнение на этот счет русских ученых - историков и юристов, более или менее однозначно. «В лице князя, - пишет историк С.Ф.Платонов, - произошло соединение двух категорий прав на землю: прав политического владельца и прав частного собственника /…/ Князь не только носитель верховной власти в стране, он ее наследственный владелец, «вотчинник». Аналогичное по существу определение социально-экономическому базису зарождающейся российской монархии дает и современный английский исследователь Р.Пайпс, обозначая его как вотчинный, или patrimonium'-альный строй. [17]

Исторические предпосылки нарождающегося монархического строя Л.А.Тихомиров, с опорой на С.М.Соловьева, ведет от деятельности Андрея Боголюбского, которому приписывает вполне осознанную установку на единодержавие, этим же объясняет он и трагический конец князя. В то время как в Киеве продолжалась усобица, Андрей укреплялся в своем Суздале. Будучи избран на киевский стол, он начал сознательную ломку родового права: взял Киев «на щит». Оставаясь номинально великим князем киевским, Андрей передал его в удел своему младшему брату, а сам вернулся на север, во Владимир. «Этот поступок Андрея, - утверждает С.М.Соловьев, - был событием величайшей важности, событием поворотным, от которого история принимала новый ход, с которого начинался на Руси новый порядок вещей». [18] В результате Киев из стольного превратился в удельный город. Стольным городом в обход старших городов и выражающего их интересы боярства становится самовольно провозглашенный Андреем Боголюбским столицей Ростово-Суздальского княжества Владимир. С Андрея, по мнению Соловьева, «впервые высказывается возможность перехода родовых отношений к государственным». [19]

Но общество еще не созрело до этой идеи и упорно сопротивлялось ее реализации. Андрей, опережая свое время, лишь опробовал некоторые технологии самодержавной власти, которые затем будут развиты его преемниками. Но между ним и самодержавной властью русских царей лежит длительный и мучительно трудный период татаро-монгольского ига и под его покровом кровавой борьбы удельных княжеств за титул и статус великого князя Русской земли. В этой полной драматизма борьбе победила Москва. Именно здесь осуществляется переход от вотчинных отношений к самодержавию.

В научной и околонаучной литературе до сих пор дискутируется вопрос о роли «татаро-монгольского ига» на формирование типа российской государственности и, в частности, монархической идеи. Как отмечает В.О.Ключевский, татарское нашествие надолго, на весь XIII век повергло народное хозяйство Северной Руси в страшный хаос. Но с XIV века расстроенные отношения начали налаживаться. Московские князья, Иван Калита одним их первых, поняли, что с татарами выгоднее орудовать «смиренной мудростью», нежели оружием, и весьма преуспели в этом, сделав хана орудием своих великокняжеских замыслов. [20] Как отмечает летопись, с тех пор, как московский князь получил от хана ярлык на великокняжеский стол, Северная Русь начала отдыхать от постоянных татарских набегов. «В эти спокойные годы, - пишет Ключевский, - успели народиться и вырасти целых два поколения, к нервам которых впечатления детства не привили безотчетного ужаса отцов и дедов перед татарином: они и вышли на Куликово поле». [21]

И хотя нельзя отрицать татаро-монгольского влияния на формирование отдельных сторон образования русской государственности и культуры, но в целом оно имело двойственный характер. С одной стороны, оно способствовало формированию единого месторазвития русских княжеств и тем самым объединению Руси, с другой - вассальная зависимость от сильного, деспотически непредсказуемого завоевателя формировала во властных структурах русских княжеств и в сознании народа хитрость, коварство, страх. Что касается заимствования у татар самодержавной идеи, то в данном вопросе нельзя не согласиться с Тихомировым, отмечавшим, что это не реально, хотя бы потому, что сами татары не имели подобной власти у себя. Ханская власть носила родовой характер и была чревата теми же пороками, что и власть княжеского рода Рюриковичей на Русь. Одним из аргументов против преувеличения конструктивного влияния Золотой Орды на формирование самодержавия в России может служить сам факт, что она просмотрела возвышение Москвы как политического центра объединения Руси и как силы, способной положить конец татаро-монгольской зависимости. Альтернативой этому было превращение Руси в один из окраинных улусов монгольской империи, т.е. ее политическое небытие.