Три льва - [69]

Люди шли по достаточно узкому ходу, но через шагов триста, а то и больше, ход начал расширяться, и тут… проявились первые чудеса: на стенах пещеры заискрились, переливаясь меняющимися красками, кристаллы, словно созданные сказочными гномами и эльфами.

Кмитич поднял факел, огляделся. Казалось, что все вокруг было покрыто блестящим слоем инея, которым мистический художник написал причудливые пальмовые ветви, листья папоротника либо выложил все тонкой мозаикой из мелкой янтарно-коричневой смальты.

— Вот где на Купалье папарать-кветка растет! — произнес Кмитич в полном восхищении.

— Не иначе, княже, — согласился Роман, — только не хотел бы я сюда в ночь на Ивана попасть, в лапы ведьм да колдунов.

— Веры вам не хватает, брат мой, — укоризненно бросил в сторону русина Викентий, — откуда столько язычества в ваших сердцах и головах, неверные!

— Вы бы прикусили язычок, пан нунций, — отозвался Самойло, — в таких пещерах не наш с вами Христос балом правит, а как раз горная чертовщина. И не надо ее лишний раз дразнить!..

Янка также неодобрительно взглянул на нунция, и тот, похоже, понял, что сболтнул лишнего, враз смолк…

После небольшого спуска «отряд следопытов» оказался в большой «зале», где, по восхищенному возгласу Романа, могла бы разместиться его мазанка до самой трубы. Этот просторный грот со всех сторон обступали щербатые, ломаные, рассеченные трещинами глыбы, а в каждом углу между скал царила такая кромешная тьма, что казалось: у нее, как у зверя, была собственная плоть.

— Я бы дальше не ходил, — почти взмолился Роман, но Кмитич и не собирался отступать.

— Можете возвращаться, Роман, и ждать нас у входа! — сказал Кмитич, но проводник не имел никакого желания идти назад в одиночку.

— Я уж с вами, — согласился он…

В низком, с суглинистым дном ходе над головой людей острые скалистые выступы стали нависать, словно гигантские зубы раскрывшего пасть титанического дракона… Следующий грот был со снежно-белыми стенами… Уже никто ничего не говорил. Люди просто с восхищением смотрели по сторонам. И вновь причудливые контрасты — после белой залы, где, кажется, можно было прилечь и отдохнуть, пришла очередь грота сплошных завалов, где в душу залезал суеверный страх, предчувствие, что вот-вот из-за свалки глыб и камней выскочат зловещие карлики с причудливым оружием в крошечных руках. Уже и нунций Викентий ничего не говорил, а лишь то с восхищением, то со страхом оглядывался в этих подземных палатах…

Ход, по которому шли люди, разветвлялся на многочисленные туннели, и каждый из них имел собственную архитектуру, словно подземные строители специально боялись повториться в своих каменных шедеврах… Иногда тишину этих причудливых лабиринтов нарушала капающая сверху вода, иногда что-то шуршало в далеком углу…

Неожиданно Мустафа испуганно закричал. Все быстро повернулись в его сторону, выставив вперед заряженные пистолеты и острые сабли. Выпучив белые белки на фоне своего темно-фиолетового лица, эфиопский юноша указывал в угол пальцем, туда, где в пляшущих бликах огня факелов, облокотившись на каменную стену, весь в лохмотьях от истлевшей одежды сидел… человеческий скелет.

— Матерь Божья! — воскликнул кто-то. Все перекрестились.

— Говоришь, никто никогда сюда не заходил? — повернулся Кмитич к Роману.

— Христа ради, — прошептал Роман, — я понятия не имею, кто это!

Даже в свете оранжевого огня факела было видно, каким белым, словно полотно, стало лицо этого крестьянина. А вот Янка лишь усмехнулся и пропел:

Пятнадцать человек на берегу Мертвеца,

Ео-хо-хо и бутылка рома!

Пей, и дьявол сбережет молодца…

— Это старая морская песня, — объяснил Янка на недоуменные взгляды, — Джо меня научил на Сицилии, пан Кмитич…

Кмитич приставил палец к губам, давая понять, что песни о мертвецах и дьяволе тут неуместны, и осторожно приблизился к скелету, как будто бы тот мог наброситься на людей. Викентий медленно ступал следом, бормоча что-то по-итальянски…

Рядом со скелетом лежали ржавый нож и пара монет. Нунций подобрал одну монету и рассмотрел.

— Это злотый 1569 года! — поднял монету вверх Викентий. — Может, человек сей был торговцем? И что же его занесло сюда? Прятался? Но от кого?

— 1569 год… Хм, знатная дата! — задумчиво произнес Кмитич. — Год создания Речи Посполитой обоих народов! Так, значит, этот парень тут почти сто лет просидел. Торговец… А почему, собственно, торговец? Может, просто разбойник, спрятавшийся от преследования?

— А может, и не сто лет он тут просидел, а меньше? — пожал плечами Самойло, безо всякого страха разглядывая скелет. — Год выпуска монеты не обязательно совпадает с годом его смерти. Хотя… Может, подземные духи так дату его гибели сообщают, а, пан Кмитич?

Викентий решил взять монету себе на память, но Самойло его остановил:

— Ни в коем случае, пан нунций! Бросьте, оставьте мертвецу то, что ему принадлежит! А то он вернется за своей монетой к вам!

Викентий с вопросом в глазах повернулся к Кмитичу, но полковник лишь кивнул:

— Не надо, пан нунций. В самом деле, оставьте все как есть.

Проводник Роман также поддержал полковника:

— Верно, пан нунций, оставьте. У нас в деревне лет тридцать назад был похожий случай. Дед Григорий, он тогда еще был достаточно молод, нашел своего соседа повешенным в хлеву на вожжах. Сосед был странный, одинокий, отшельником жил и ни с кем не общался, лишь иногда заговаривал с односельчанами, когда одалживал на горилку денег. Но возвращал всегда. И вот у Григория в очередной раз одолжил, так, по мелочи. Ну, а потом, не то спьяну, не то еще из-за чего другого, но повесился на вожжах в своем пустом, как и его карманы, хлеву. Дед Григорий, что еще не дедом был в ту пору, снял соседа, тот уже мертв был, да забрал вожжи себе в счет долга, тем более что, как рассудил Григорий, мертвяку вожжи ни к чему. А следующей ночью кто-то вокруг дедового хлева ходил. Дед, что еще молодым был, и его жена шаги те слышали, да вот никого не видели. И следующую ночь кто-то ходил. Вроде бы даже двери в хлев дергал. Дед думал: вот сейчас схвачу вилы и задам трепки вору проклятому. Но никого не находил. Даже следов. А на третью ночь словно в окно кто постучал, будто птица. Дед Григорий выглянул в окно, а там — посиневшая физиономия соседа с языком, вывалившимся изо рта. Григорий в ужасе бросился к дверям, запер, упал на колени перед образами, прочитал Отче наш… Мертвый сосед и ушел. Только тут дед понял, что за вожжами приходил сосед. Взял и отнес их туда, где похоронили соседа-самоубийцу. И перестал приходить этот сосед к деду, который еще не был в те годы дедом. Вот так, пан мой любезный! И вы не трогайте ничего здесь. Нехай лежит все, как лежало.