Три кварка - [54]

— Женечка, ради бога без комментариев! — взмолился Альберт.

— Нет, я с тобой не согласен. Мои комментарии проливают свет. Они вносят ясность. Они нужны. Тебе придется слушать меня внимательно, иначе в твоем образовании появятся пробелы. О чем я говорил? Ага, еще одно зло — каннабис. Сиречь, индийская конопля. В отличие от мака индийская конопля — растение неприхотливое, оно не требует специальных плантаций, тщательного ухода. Растет где попало, как попало, но, как говорится, лучше от этого не становится. Из нее извлекают много разной дряни. Гибель здоровью, разоренье — карману. А в Мексике, наоборот, популярны кактус нейотл и грибки.

— Какие грибки?

— Теононакатл (тело божье) — так называли свои священные грибки инки. Современная наука относит галлюциногеыные грибы Мексики к разряду псилосцибов. Швейцарский химик Альберт Гофман воспроизвел сильнейший синтетический наркотик — псилосцибин, содержащийся в этих грибах. Кстати, он же прославил себя многими достижениями в этой области.

— Ох уж эти химики, — сказал Альберт.

— Химики молодцы, — отозвался Евгений, — из кактуса пейотл, столь зловеще популярного в Мексике, они выделили мескалин. Тоже наркотичек дай боже!

— Они это нарочно?

— Почему? Нужно же знать, например, по какой причине целые народности существуют в полубредовом состоянии. Кактус пейотл чрезвычайно популярен среди индейцев племени гуичол в Сьерра-Мадре. Употребление этого наркотика там стало нормой бытия, как сигарета для европейца. А возьми кокеро. Что ты слышал о кокеро?

— Ровным счетом ничего. Да и нужно ли это мне?

— Не знаю. Кокеро — это тот, кто жует листья коки. Хронический наследственный наркоман. Его отец жевал, его дед жевал, а возможно, и прадед занимался жеванием коки. Представляешь? Здесь уже под воздействием наркотиков нарушается генетика. Потеря воли, слабоумие, тупость. Это не трагедия личности, а национальное бедствие. Нужно изучать яды, чтобы подобрать к ним противоядие. Врачи и химики этим и занимаются.

— А пока?

— А пока яды в ходу. Во всем мире производится 2000 тонн опия. Из них на медицину уходит только 800 тонн, остальное поглощают наркоманы. Пытаются воспроизвести состояние засыпающего Будды.

— Причем тут Будда?

— Говорят, в том месте, где веки засыпающего Будды коснулись земли, вырос первый мак. И с тех пор пошло-поехало. Опий, гашиш, марихуана, кока, хат, бетель. Наркоманы пьют, жуют, нюхают, глотают, делают уколы. Их лечат, усовещают, ловят, осуждают, проклинают. Ну, одним словом, древняя как мир свистопляска борьбы порока и добродетели.

— И все-таки, — настойчиво сказал Альберт, когда Женя замолчал, — какова роль доктора Трири в этой свистопляске?

— Незавидная. Прямо скажем, зловредная. Он путает все карты. Ведь борьба с нелегальным производством и торговлей наркотиками очень сложная вещь. Это преступление очень трудно раскрыть. Жертва, как правило, не жалуется, а является соучастником преступления. Я уж не говорю о такой привлекательной для гангстеров стороне проблемы, как огромные барыши. И вот появляется человек, впрочем, он не один такой, который предлагает легализовать и узаконить положение наркомана. Придать ему, так сказать, государственный статус. Представляешь?

— Представляю.

— Это лазейка для тех, кто хотел бы обратить часть народа в тупоумных кокеро. Некоторые социологи считают, что физическая зависимость человека от наркотика легко трансформируется в политическую зависимость.

— Ну-ну, — недоверчиво сказал Альберт, — ты, кажется, слишком детально познакомился с проблемой. Это звучит наивным парадоксом.

— А что ты думаешь?

— А что мне думать? Я не интересуюсь наркотиками. Мне кажется, это не главное, во всяком случае не самая насущная забота человечества.

— Возможно. Но это не значит, что ею не стоит заниматься.

Доктор Трири не носил сутаны. Когда-то его в этом одеянии мечтали видеть незабвенные родители. Но всевышний рассудил иначе.

Доктор Трири носил нечто черное и широкое вроде профессорской мантии. Его наряд произвольного покроя не стеснял движений, не сковывал свободу тела. «Свобода тела и духа. Ибо они взаимосвязаны». И когда он поднял свои руки, длинные бледные руки, руки, не знавшие оружия, спорта и труда, всем и впрямь показалось, что на палубу «Святой Марии» сел могучий орел или гриф, спустившийся сюда с далеких вершин Сьерра-ду-Мар.

— И если наряд мой поражает ваш взгляд, — с ходу начал доктор Трири, — то немного подумайте, и вы поймете цель, смысл и назначение этого независимого покроя. И смысл, и цель, и назначение одно-свобода. — Он взмахнул рукой и на тонком аскетическом пальце его сверкнул кардинальский аметист. — Святая свобода. Святая свобода тела, всего тела в целом и каждого органа, каждой клетки в отдельности. Да, да, я не оговорился! Любая клетка моего тела имеет право на свободное волеизъявление…

— Господин доктор, — вежливо перебил Трири помощник капитана, — может быть, мы соберем более представительную публику, допустим, завтра и с удовольствием послушаем вас в условиях, соответствующих ценности высказанных здесь мыслей?

— Истина не ждет! Промедление смертельно! Итак, я говорю, что был час, когда клетки наших тел, разобщенные и разделенные, носились в мировом океане жизни. В те далекие эпохи еще не существовал организм. Каждая клетка была свободна! Свободна! Свободна от обязательств перед другими клетками-соседями, свободна во времени, свободна в пространстве! Да, я утверждаю, что в те времена каждая клетка была… живой личностью! На свой страх и риск принимала она решения, приносившие победу или смерть, на свой страх и риск вела борьбу, побеждала или терпела поражение. Но она была свободна; тогда грубая сила эволюции еще не включила ее в эту тюрьму, в этот концлагерь, которому позже присвоили имя Организма. Такая свободная клетка имела свои привычки, свои слабости, радости, огорчения. Свободная клетка жила, ощущала, страдала, радовалась и боролась за лучшее будущее. Она допустила страшную, роковую ошибку, позволив закабалить себя в Организме, но мы не осудим ее за то, чего сейчас сами не можем избежать. Разве не так же мы порабощаем себя в государстве? Будем же милосердны к нашим клеткам, к нашему телу. Предоставим им ту минимальную свободу, которой мы располагаем. Не будем стеснять ее неудобной одеждой и фасонной обувью. Пусть клетки вашего тела будут вольны хотя бы от моды! О различных аспектах освобождения клеток я буду говорить завтра.