Три горы над Славутичем - [12]

Все согласились.

Уличи же, пришедшие на Горы вместе с тиверцами, предложили собрать все антские дружины воедино под стягом единого великого князя — тогда анты будут сильнее всех прочих.

У Кия даже дух перехватило: заветнейшую его мечту выразили уличи. Всех — воедино! И тогда не будет под небом другой такой великой силы. Тогда никто не страшен полянам и всем антам. А ежели еще и со славинами вместе, под единым стягом… Возможно ли такое?!

— То есть как это? — не понял князь дреговичский. — Единый князь над всеми нами? А остальным князьям что делать? В гридни к нему пойти? А стяги наши на возах, что ли, сложить?

— Сейчас поясню, — терпеливо ответил уличский боярин Колобуд, наистарейший из всех на сходке. — Не надо князьям идти гриднями. И не надо складывать стяги на возы. А каждый князь ведет свою дружину под своим стягом, как это бывало всегда. Но один из князей, кого здесь сами выберем, поведет всех прочих, и стяг его будет над всеми прочими стягами для всех единый, и слово его для всех — первое и последнее. В Царегороде — один базилевс над прочими царями и князьями. Потому и непобедима сила ромейская. И мы не хуже… Вот мы и…

— Нам эти заморские премудрости ни к чему! — зашумели все дреговичи, неуважительно прервав речь старого Колобуда. — Как наши пращуры жили, так и мы проживем. Так и правнуки наши жить будут. А хваленых ваших ромеев прежде бивали анты и славины, побьют и на сей раз. Без иноземных премудростей!

— Без иноземных премудростей? — переспросил тогда Кий, встревая в возникшую внезапно перебранку. — Для чего же нам отказываться от чьих бы то ни было премудростей? Чтобы свою дурь сберечь?

Тут иные засмеялись.

— Нечего зубы скалить! — огрызнулись распалившиеся дреговичи.

— Коли смешно, отчего не смеяться? — Полянский боярин Горазд пожал плечами.

— Ну, ежели твой князь — скоморох, ежели потешил тебя, то и смейся себе на здоровье!

Услыхав такие слова, поляне подхватились было, но Кий прикрикнул:

— Угомонитесь! В том не много славы — меч с долгим языком скрестить. На слово словом отвечать надобно, а не мечом! Ну, а премудрости иноземные… Ежели ромейский царь на двух ногах ходит, то что же мне — на карачки встать? Или на руках ходить? Этак и впрямь скоморохом князю быть. Зато на свой манер, без иноземных премудростей.

Тут уж засмеялись все. Одни только дреговичи угрюмо промолчали.

— А ежели ромеи, — продолжал Кий, — на конях своих ликом вперед сидят, то побьем ли мы их, усевшись ликом назад, к хвосту? Зато по-своему, без иноземных премудростей! Не бывало разве, что антские кони показывали ромеям хвосты?

— Может, с кем и бывало такое, — сказали упрямые дреговичи. — То, надо полагать, Полянские кони показывали хвосты ромеям, а с нами подобного не случалось.

— Не потому ли, — спросил невозмутимо Горазд, — что ваших коней на Истре вовсе не видать было?

Тут все поляне снова засмеялись, а вслед за ними — россичи и дулебы, уличи и тиверцы. Последним захохотал во весь голос, трясясь, раскачиваясь и крутя тяжелой чубатой головой, северянский князь Вовкобий, великан среди великанов, славный тем, что мог одной рукой свалить коня вместе с всадником.

Тогда дреговичи обиделись, встали и, не простяся, покинули сходку, тотчас же отправившись восвояси.

После ухода дреговичей толковали недолго. И столковались. Вовкобий, вытирая с обширного лица проступившие от смеха пот и слезы, предложил поставить во главе антских дружин Полянского князя Кия, не раз доказавшего свою удачливость.

— То же самое и мы хотели сказать, — заявил дулебский князь Мусокий.

— Лучшего нам не сыскать, — поддержали уличи. — И дружины его теперь сильнейшие среди всех антов.

— Полянский князь и со славинами лучше прочих столкуется, — заметили тиверцы.

— А вы что скажете? — спросили, затревожившись, у молчавших почему-то россичей, дружины которых по силе едва ли уступали Полянским.

Те тихо перешепнулись меж собой. После чего приведший их Усан, сын уже немощного князя Живуна, снял со светло-русых кудрей высокий шелом с серебряными наглазниками и передал его близстоящему тысяцкому. Затем княжич выдернул из украшенных нездешней многоцветной эмалью ножен свой меч — прямое лезвие сверкнуло мимолетным огнем — и направился к Кию. Поляне напряглись, насторожились. Хорив и Воислав даже схватились за рукояти своих мечей, но Кий остановил их повелительным жестом, смело и спокойно глядя на приближавшегося Усана.

А тот, подойдя, откинул за широкое плечо багряный плащ, встал на одно колено, взялся двумя руками за обнаженный свой меч, приложился губами, быстро опустил запылавшее лицо, но тут же поднял его и сказал так, что все услышали:

— Шатры россичей в походах всегда стояли рядом с шатрами полян. Наши боевые кони всегда скакали рядом в лютой сече. Наши сердца всегда стучали рядом, как у братьев…

Он умолк, перевел дух, еще раз приложился губами к мечу и воскликнул:

— Клянусь Дажбогом! Клянусь Днепром и Росью! Клянусь своим мечом и своей честью! Клянусь честью и славой пращуров моих, отца моего и князя Живуна, клянусь багряным стягом его! От него и от себя, от бояр и тысяцких, от сотских и десятских, от гридней, ратников и воев, от всех кметов наших, от всех дружин наших — клянусь, что отныне я сам и каждый россич будет верен великому князю Полянскому и его стягу! Отныне и вовек! Дружины россичей — твои дружины, великий княже! Прими нас под стяг свой и веди нас под стягом своим!