Три фута под килем - [16]

Да, пятьсот дней и ночей грызли они крепость. Но древние стены надежно прикрыли нас от страшных обстрелов и воздушных налетов. Подземелья острова были «начинены» складами снарядов и патронов. Так что в боеприпасах нужды не было. А продовольствие и подкрепление подбрасывали нам через северную протоку Невы.

Вот на той башне, Головкинской, дежурили бессменно наши наблюдатели. А в самой башне помещался штаб гарнизона. Увидят дозорные, как начинаются передвижения войск в Шлиссельбурге, подает голос наша «Буря». Это пушку так называли. У нас каждое орудие имя имело. На Государевой башне стояла пушка «Орех». Были еще у нас «Волга», «Чайка». А любимой считалась в гарнизоне «Дуня» на Светличной башне. Много хлопот она доставляла гитлеровцам. Наши пушкари даже отучили фашистов появляться на улицах Петрокрепости в светлое время суток.

Всякое пережили за время обороны: и кровь, и боль, и смерть друзей, и радость победы. Уж после, как сняли осаду, я воевал под Выборгом, в Пруссии, в Польше. До Берлина дошел. А вот самым памятным днем войны осталось семнадцатое июня сорок второго.

…На рассвете заметили наблюдатели с башни Головкина движение немецких войск в городе. Туда и подсыпали огня артиллеристы. И, как узнали потом, накрыли машину командира немецкой дивизии. Рассвирепели фашисты страшно. Начали такой обстрел, какого мы никогда не знали. Говорят, в тот день в крепости разорвалось больше двухсот снарядов только крупного калибра. От кирпичных стен только пыль шла. Над «Орешком» встало красное облако. Пришлось надеть противогазы.

Чтобы наши на правом берегу не подумали, будто уничтожен гарнизон, комиссар Алексей Морозов решил вывесить флаг над крепостью. Он снял со стола в красном уголке кумачовую скатерть и сказал мне:

— Повесь на самом видном месте.

Забрался я на разбитый купол Иоанновского собора и зацепил ту скатерть за арматуру».

Немало дней прошло после того боя, о котором рассказал пулеметчик, водрузивший алое полотнище над островом. И годы, пролетевшие над славной крепостью, наложили ретушь на ее руины. Только по старым гравюрам можно восстановить прежний рисунок Княжеского бастиона или Светличной башни. Сильно разрушен старый собор.

Но надо было слышать, как горячо бывший пулеметчик рассказывал о восстановлении героической крепости. Ведь для него «Орешек» не просто огненный рубеж, где он сражался во время войны. Туг, в крепости, он теперь работает.

Вместе с архитекторами и каменщиками, столярами и художниками прораб К. Л. Шкляр воссоздает довоенный облик «Орешка». И работа восстановителей ощутимо видна.

Впечатляющ силуэт угловой Королевской башни. Этой круглой громаде возвращена былая мощь. Завершается реставрация старой крепостной тюрьмы, где томились Александр Ульянов, Вера Фигнер, Николай Морозов. А в тюремном дворике подрастает яблонька, которую посадили на месте казни брата Ильича бывшие политкаторжане и участники обороны «Орешка». Деревце зеленеет, набирает сил. Жизнь берет свое.

Вечный огонь маяка

22 июня. 8 час. 05 мин. Сначала Осиновецкий маяк виднелся тонкой спицей. Теперь кирпичная башня его выросла на лесистом берегу во весь семидесятитрехметровый рост. Можно даже рассмотреть стеклянную галерею на самой вершине.

Более 50 лет назад воздвигли маяк на западном берегу Ладожского озера. Новые лоции рекомендуют судам, идущим с севера в Неву, оставлять эту башню справа. И спокойны капитаны, когда горит в ночном небе их путеводная звезда над осиновецким берегом.

Первым сошел на этот берег наш попутчик — Александр Яковлевич Макарьев. В дни блокады Ленинграда он был начальником Осиновецкого порта — транспортных ворот осажденного города.

«Вот он, берег, в который упиралось западное плечо ладожской «Дороги жизни». Вот он, стойкий маяк. У его подножия и построили мы порт.

Помню, двадцать два года назад я увидел здесь необжитый берег, одинокую башню маяка, песчаный пляж, рифы, перегородившие вход в бухту. Типично дачное место. Рядом железнодорожная станция, с трудом пропускавшая несколько пар поездов в сутки. И вот от этого тихого места враг стоял в двадцати километрах.

Вот смотрите: гряды камней в воде — это все, что осталось от прежних четырех пирсов. Когда-то тут полудугой вдавался в бухту порт — самый большой озерный порт в стране во время войны. Отсюда шли грузы в Ленинград и по воде, и по ледовой трассе. Страна посылала невским бойцам хлеб, боеприпасы, одежду. А знаете, всего ведь пять месяцев строили причалы. В мирное бы время на это ушло не меньше трех лет. Какими героями были речники, саперы, зенитчики, железнодорожники, матросы, ленинградские рабочие! Каждый день приходилось им работать под бомбами. Фашисты висели над головами. Бомбили раз по двенадцать на дню…

Жили в землянках. Словно партизаны. Вот здесь была землянка саперных командиров. Чуть подальше, в соснах, стояли палатки. В них помещалась дирекция порта — диспетчерская, приемка грузов и даже отдел кадров. А тут… Моя землянка была. Семьдесят шагов до озера. И столько же отсюда до маяка. Теперь уж заросла вся, обвалилась. А прежде надежно укрывала от дождей, от морозов, от фашистских бомб. Жили в ней три Александра — Марков, мой заместитель, Овсянников, представитель пароходства, и я.