Три этажа - [63]
Как мало в наших разговорах, Михаил, мы уделяли внимания воображению! Да, в суде воображению нет места. Имеют значение только факты. И мы привыкли пренебрегать воображением. Игнорировать его. Мы сослали его в исправительную колонию.
В машине Авнер Ашдот слушал «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса. Я села к нему при первых тактах третьего фрагмента и, пристегнув ремень, сказала: «Von der großen Sehnsucht» – «О великом томлении».
Авнер Ашдот кивнул и убавил звук.
– Пожалуйста, оставьте, – попросила я, и он снова сделал музыку громче.
Мы ехали в молчании, сначала по улицам, медленно, потом выбрались на автостраду, и все это время салон наполняли прекрасные звуки (прости, Михаил, но это и правда прекрасная музыка) гобоев и скрипок.
На повороте к Беэр-Шев заиграли последнюю часть: «Nachtwandlerlied» – «Песню ночного странника». Меня вдруг пронзила неприятная мысль: с чего это я еду среди дня на прогулку, когда должна сидеть за столом и писать приговоры? Но тут же, словно пробудившись от страшного сна и сообразив, что это был всего лишь сон, я вспомнила: я больше не веду судебных дел. И больше никогда вести их не буду.
– Михаил, – сказала я, – то есть мой муж…
Авнер Ашдот убавил звук и чуть повернул ко мне голову – легким, почти незаметным движением, но его было достаточно, чтобы я поняла: он меня слушает. – Мой муж не разрешал мне заводить дома Штрауса. «В моем доме, – говорил он, – никто не будет слушать сочинений президента Имперской музыкальной палаты!» Он на этом стоял.
– Ну надо же!
– И страшно возмущался, когда по телевизору шли дебаты о том, допустимо или нет исполнять произведения Вагнера. «Вагнера они бойкотируют! – кипятился он. – Он умер в девятнадцатом веке! Бойкотировать надо Штрауса!»
– Полагаю, родные вашего мужа пострадали в холокосте?
– Вовсе нет. Для него это был вопрос принципа.
– Значит, он был человеком принципов.
– Безусловно.
– Постойте-ка! Тогда откуда вы так хорошо знаете эту музыку, если никогда ее не слушали?
– По средам я заканчивала работу раньше его. Приходила домой и слушала Штрауса. Диск я прятала в конверт Баха. Наверное, я поступала нехорошо. Но я так люблю Штрауса. Для меня это… квинтэссенция вкуса к жизни…
– Полностью с вами согласен. Остановимся чего-нибудь выпить?
Ты удивлен, Михаил? Уверена, что нет. Уверена: ты знал, что именно хранится в конверте Баха, но тебе хватило мудрости молчать. Сделать мне эту небольшую уступку. И еще много других мелких уступок, чтобы в один прекрасный день взамен стребовать с меня огромной уступки.
Музыка Штрауса меня расслабила. Ничем другим я не могу объяснить, почему разговор, который мы завели в кафе на заправке, принял такой оборот. Оглядываясь назад, я думаю: все было продумано заранее. Я выступила в роли марионетки, а Авнер Ашдот – в роли кукловода. Предложение о покупке моей квартиры. Квартира в Тель-Авиве. Преждевременные и слишком откровенные признания о его личной жизни. Музыка в машине: именно Штраус, именно это произведение. Он тщательно спланировал операцию по моему соблазнению. Но им двигала не любовная страсть. Он вел себя как шпион, собирающий ценную информацию.
– Вы ничего не рассказываете о своих детях, Двора, – сказал он.
В кафе на заправке почти не было посетителей. За соседним столиком ортодокс читал спортивное приложение к ежедневной газете; чуть дальше устроилось семейство – отец, мать и ребенок в коляске. В воздухе витал запах омлета с овощами.
– Что там рассказывать? – сказала я.
К нашему столику подошла официантка, вытерла его тряпкой и поставила прибор из солонки с перечницей, в котором была только солонка.
– Что будете заказывать? – спросила она.
Авнер кивком предложил мне сделать заказ первой. Я попросила чай с миндальным круассаном. Он – кофе американо. Дождавшись, пока официантка удалится от нас на достаточное расстояние, он спросил:
– Так сколько у вас детей?
Мне понравилось, что он подождал, пока официантка отойдет. Понравилось, что он не стал провожать ее глазами, хотя она была прехорошенькая, а продолжил смотреть на меня.
– Один, – ответила я. – У меня один ребенок.
– Как его зовут?
– Адар.
– Красивое имя.
– Согласна.
– И как Адар относится к вашему решению продать квартиру?
– Он о нем не знает.
– Не знает?
– Мы не общаемся.
Авнер Ашдот понимающе кивнул. Молча. С его стороны было умно сделать паузу. Я и без того испугалась собственной откровенности. Родственники, близкие друзья, коллеги по работе – все они избегали заговаривать с нами об Адаре. Боялись твоей реакции. Даже во время шивы никто не упомянул его имя. Хотя я этого хотела. Я на это надеялась. Я подозревала, что у меня в душе есть некий запертый резервуар мыслей и чувств, вскрыть который мог бы вопрос, заданный в нужном месте и в нужное время. Но никто его не задал. Разумеется, я и сама могла бы заговорить. Затронуть эту тему. Но я до последнего дня ждала, что Адар вот-вот появится, войдет своей чуть косолапой походкой в дом, где он вырос, и сядет в гостиной рядом со мной.
Больше Авнер Ашдот меня про Адара не спрашивал. Даже когда мы вернулись в машину и продолжили путь. «Заратустра» близился к финалу, такому умиротворенному и не похожему на бравурное начало: четыре жалостных стона альта и флейты. Авнер Ашдот выждал два такта тишины и спросил:
1998 год. Четверо друзей собираются вместе, чтобы посмотреть финал чемпионата мира по футболу. У одного возникает идея: давайте запишем по три желания, а через четыре года, во время следующего чемпионата посмотрим, чего мы достигли? Черчилль, грезящий о карьере прокурора, мечтает выиграть громкое дело. Амихай хочет открыть клинику альтернативной медицины. Офир – распрощаться с работой в рекламе и издать книгу рассказов. Все желания Юваля связаны с любимой женщиной. В молодости кажется, что дружба навсегда.
Состоятельный американский еврей Джеремайя Мендельштрум решает пожертвовать средства на строительство в Городе праведников на Святой Земле ритуальной купальни – миквы – в память об умершей жене. Подходящее место находится лишь в районе, населенном репатриантами из России, которые не знают, что такое миква, и искренне считают, что муниципалитет строит для них шахматный клуб… Самым невероятным образом клуб-купальня изменит судьбы многих своих посетителей.
Влюбленные Амир и Ноа решают жить вместе. Он учится в университете Тель-Авива, она – в художественной школе в Иерусалиме, поэтому их выбор останавливается на небольшой квартирке в поселении, расположенном как раз посредине между двумя городами… Это книга о том, как двое молодых людей начинают совместную жизнь, обретают свой первый общий дом. О том, как в этот дом, в их жизнь проникают жизни других людей – за тонкой стеной муж с женой конфликтуют по поводу религиозного воспитания детей; соседи напротив горюют об утрате погибшего в Ливане старшего сына, перестав уделять внимание так нуждающемуся в нем младшему; со стройки чуть ниже по улице за их домом пристально наблюдает пожилой рабочий-палестинец, который хорошо помнит, что его семью когда-то из него выселили… «Тоска по дому» – красивая, умная, трогательная история о стране, о любви, о семье и о значении родного дома в жизни человека.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».