Три дня одной весны - [25]

Третьей жертвой был отец Таманно.

Но почему?! — едва не закричал Анвар, когда увидел погребальные носилки и залитое слезами, покрытое царапинами лицо любимой. Ведь ее отец был тихий, добрый человек, занятый своим скудным хозяйством и воспитанием единственной дочери, в которой не чаял души. Не пощадить его?! Поднять на него руку?!

В полночь они вошли в село и, разделившись на две группы, ворвались в несколько самых бедных домов. Двое дехкан — скорее всего дрогнув перед угрозами — согласились вступить в ряды  в о и н с т в а  и с л а м а  и немедля отправиться на битву с неверными. Трое других — в их числе отец Таманно — отказались наотрез. Тогда их вывели во двор и задушили рукоятками плеток.

По сей день звучат в ушах Анвара горестные вопли Таманно и ее матери. Но если тогда, глотая слезы, он с ненавистью к убийцам и мучительной жалостью и нежностью к любимой спрашивал себя, отчего так беспощадно небо и почему посылает оно свои сокрушительные удары лишь на головы беззащитных и бедных? — то теперь, пять лет спустя, он твердо знал, что в земных несправедливостях небеса невиновны. Люди с черными душами и черными делами — вот источник зла, насилия и обмана.

Миновав еще один поворот, всадники ехали теперь в незначительном отдалении от реки. Ливень не прекращался. Будто лев, оказавшийся в западне, грозно рычал гром, и вслед ему сверкала молния. Но Анвар уже как бы не замечал ни дождя, ни грома, ни молний — он вызывал в памяти образ Таманно, и она послушно являлась ему: смеющейся и плачущей, беззаботным ребенком и девочкой-подростком… Снова возникал на мгновение тот горестный день — но сразу же вслед ему наплывала череда воспоминаний об их детских играх.

Вдыхая запахи дождя, молодой весенней поросли, Анвар с трепетом думал, что скоро увидит Таманно — ту самую Таманно, которая была некогда веселой, шаловливой девочкой, а ныне стала девушкой, по его глубочайшему убеждению, не имеющей себе равных в красоте и добром нраве.

В детстве им особенно нравилась игра, таинственно называвшаяся «зогобу». Анвар и сейчас не мог сказать, что означает это слово. А тогда, разумеется, и вовсе не ломал себе голову над его смыслом. Но, едва заслышав, как ребятишки на улице начинают кричать: «Зогобу! Зогобу!», во всю прыть мчался к ним, поднимая пыль босыми пятками. И как смеялась Таманно, как радовалась она нехитрой забаве! И как усердно созывала всех в круг — играть в  з о г о б у.

Для начала полагалось выбрать ведущего, для чего у мальчишек и девчонок имелся надежнейший способ — считалка.

Воробьи и вороны

В степях и полях.

Ты иди муку рассеивай,

Ты садись, а ты вставай!

Очень часто ведущим выпадало быть Анвару, и он, раскрыв ладонь, требовал от остальных, чтобы они положили на нее указательный палец правой руки. Пять или шесть пальчиков оказывались на его ладони, после чего Анвар пел:

Зогобу, зогобу!

Яблоня и вишня!

Журавль с небес спустился

За журавленком хромым!

Спустился — о камень ударился,

Запнулся и попался!

Кончалась песенка, Анвар сжимал ладонь, а ребята с воплем стремительно отдергивали свои пальцы. Но уж если кто-нибудь медлил и ведущий успевал его схватить, то все со смехом обступали неудачника. И глядя на Таманно — если, конечно, ему удавалось поймать ее пальчик, — Анвар говорил:

— Таманно!

— Я здесь! — отвечала она.

— Ты откуда?

— Из Хоруна.

— С чем пришла?

— Хлеба детям принесла.

— Таманно!

— Слушаю!

— Когда пришла?

— Поздно вечером вчера.

— Что с собой ты принесла?

— Хны мешок приволокла!

— Что ты будешь делать с хной?

— Отнесу к себе домой!

— Таманно!

— Да!

— Кого любишь, выбирай: ворона или шмеля?

— Ворона!

И стоило Таманно определить свой выбор, как все тотчас складывали пальцы правой руки в клюв и, каркая, начинали ее «клевать». Она тем временем старалась поймать кого-нибудь из нападавших, и если ей удавалось схватить, к примеру, Мурода, то в этом случае наступал его черед отвечать на вопросы и выбирать между козленком с кудрявыми ножками и петушком с перьями на лапках.

— Козленок! — кричал Мурод, и тогда все, приставив пальцы ко лбу и тем самым изображая козлика с рожками, принимались дружно «бодать» его, а он со смехом пытался схватить какого-нибудь нерасторопного забияку — с тем чтобы игра началась сызнова.

Так уж получалось, что Анвар старался держаться рядом с Таманно, а девочка чувствовала себя спокойней, когда он был рядом. Признав в Анваре всемогущего защитника, она даже жаловалась ему иногда на какого-нибудь обидчика-мальчишку. Горе было тому! Жестокую трепку задавал ему Анвар и заставлял клясться, что никогда больше он не дотронется до Таманно и пальцем.

Так протекало их детство. И сейчас, вспоминая его, Анвар с грустной улыбкой думал, что все это похоже на сон… Открыл глаза — и в мгновение ока переступил черту, отделяющую мир грез от суровой действительности. Но откуда же тогда эти трогательные песенки? Одну из них они обязательно напевали, расходясь по домам:

Вечер наступил.

Ужинать пора.

Чертик сдался.

Пришел игре конец.

Откуда это сильное, стойкое ощущение счастья, которое, несмотря на все невзгоды, ярким светом светит из той далекой поры? Много лет прошло, оба они повзрослели. Но странно: долгими ночами мечтая о Таманно, Анвар терялся при встречах с ней — такой ослепительной казалась ему ее красота. И лишь мягкое сияние ее глубоких, чистых черных глаз говорило ему, что, как и в детстве, она ждет, когда он подойдет к ней и возьмет за руку.