Три дня без чародея - [19]

— Ну хорошо, — примирительно сказал он. — Во всем, что касается предстоящего боя, я обещаю слушаться тебя, как ратник воеводу. Но только в этом. А если тебе так уж не дает покоя мой малахай — что ж, сними. Если победишь меня на мечах!

— Это еще зачем? — удивился Упрям.

— А что такого? Ты мне условие, я — тебе. Или ты бою на мечах не обучен?

Упрям окинул взором тонкий стан Невдогада. Слаб — но ведь ловок, а это на мечах поважнее силы.

Он не был совсем уж беспомощен с оружием. Твердь, хоть и жила мирно, имя свое получила в кровавых войнах, так что уважение к воинскому ремеслу в ней было немалое. И в нынешние дни — нет-нет, да и понадобится добрый меч: либо на степном порубежье половцы зашалят; либо нагрянут из глубин Дикого Поля иные кочевники, разбойники лютые, и те же половцы помощи попросят; либо из булгар налетчики выпрыгнут; либо крепичи на выручку позовут. А то великий князь ладожский всех славян поднимет — тогда по древнему обычаю от каждой земли, от каждого княжества собирается особая — дольная — дружина; и сливаются дольники в единое могучее войско соборное, чтобы отразить натиск общего врага, либо самим по иноземью погулять.

Каждый славянин — и труженик, и воин. Ратные люди, конечно, такую воинскую науку постигают, какая прочему люду и не снилась. Но при том любой крестьянин и в рукопашной за себя постоит, и с топором на любого врага выйдет, а с ножом мужчине вообще расставаться не принято. И к мечу, как ни дорог он, руки у славян привычны — потому что существует палочный бой, не так уж сильно от стального отличный.

Другие страны дивятся. Там не принято, чтобы народ сильным был, там любят народ слабый и покорный. Того не понимают, что верность — тоже сила, и нет простолюдина вернее, чем тот, который правителю по собственной воле решил покориться. Хотя почему покориться? — вот глупое слово. Нет — довериться.

И Упрям, никогда не упускавший случая на зимних праздниках повозиться в потешных боях среди молоди (а в последний год — уже среди взрослых), знал, с какой стороны рукоять у меча, умел биться и в строю, и наособицу. Умел держать удар, даже владел двумя-тремя обманными движениями. Кое-чему и Наум научил, требовавший совершенствовать не только дух, но и тело. Под его присмотром Упрям упражнялся уже с настоящим мечом.

Он знал свои силы. Был уверен, что Невдогадов против него десяток нужен. Но что-то особенное, кроме обиды и упорства чувствовалось во взоре напряженного паренька. Что-то… опасное, что ли?

— По рукам, — сказал ученик чародея. — Идем в оружейную, потом во двор. Поспорим.

— Не испугался, — удовлетворенно признал Невдогад.

И стало ясно, что он не просто готов к поединку. Он жаждал его.

Оружейная была на деле скромной каморкой, где хранились свидетели бурной молодости Наума: кольчуга и шлем, два щита, три меча, пара топориков, десяток ножей и три копья. Луком и стрелами Наум пренебрегал, хотя как-то обмолвился, что в былые времена его считали неплохим стрелком. Зная нелюбовь чародея к хвастовству, можно было предположить, что он пускал стрелу в раскрученное на нитке кольцо с сорока шагов, не царапнув внутренней поверхности. Еще здесь лежали предметы вроде бы не военные, точного назначения которых Упрям, столько раз стиравший с них пыль, не знал. Небольшой костяной жезл с тонкой резьбой, какая-то железная бляха, скромный ларчик величиной в ладонь… Оставалось только догадываться, какая могучая сила таилась в них. И сожалеть, что придется обойтись без нее.

Упрям взял себе меч средней длины, прямой, как луч солнца, с рукоятью, утяжеленной большим яблоком. Увесистый меч, но верткий и послушный.

— Выбирай, — указал он на другие.

Невдогад недолго думая потянул из ножен ледянскую сечку — легкий клинок, слегка изогнутый к острию, с изогнутой же длинной рукоятью, с широкой крестовиной, в которой и сосредоточивался вес. Правильный выбор. Этот великолепно уравновешенный меч был нарочно выкован для такой вот немогучей стати. Ледяне научились делать сечки у нелюдей — у чуди белоглазой, никогда не отличавшейся богатырским сложением.

С мечом в руках Невдогад преобразился. Исчезла его нескладность, неуверенность движений сменилась осторожной кошачьей гибкостью. Упрям глядел хмуро, уже догадываясь, что недооценил соперника, но отступать и не думал.

— Значит, условились? — уточнил Невдогад, когда они встали друг против друга во дворе.

Забеспокоившийся Буян, рыча, вклинился между спорщиками, причем Упряму померещилось, что в его сторону волкодав скалился куда отчетливей. Да нет, быть того не может, помстилось.

— Условились. Буян, не переживай, это потешный бой. Посиди вон там, в сторонке, и не мешай нам. Начнем!

Волкодав лег у стены, не сводя глаз с поединщиков.

Невдогад, видя, что Упрям не собирается нападать первым, скользнул вперед. Мечи скрестились. Тяжелый клинок без труда удерживал стремительные выпады сечки, но одной защитой жив не будешь. Памятуя уроки Наума, Упрям внимательно присматривался к сопернику и скоро обнаружил, что Невдогад осторожничает через силу. Природная ловкость так и рвалась наружу. Надо только на миг поддаться ему, вызвать более решительное нападение — а потом ошеломить силой. Должен сломаться…