Три четверти - [3]

В соседнем ряду на первой парте крошечная девочка, похожая на лилипута, выкладывала из ранца еду. Не на саму парту, конечно, а на полку внизу. Мамочки, тут целый холодильник: стеклянная банка с какой-то желтоватой жижей, булка и кусок колбасы. Девочка впилась зубами в колбасу и с невозмутимым видом посмотрела по сторонам.

За ней очень красивый мальчик с длинными волосами. Рядом с ним — кудрявый с лицом овцы. Подальше — тощий тихоня, видно, тоже новенький, а рядом с ним усатый с голубыми глазами. Я не успела рассмотреть остальных, потому что начался урок.

— Здравствуйте, дети, — В класс вошел бородатый человек с зеленоватым лицом и большими руками. — Можно не вставать. Меня зовут Иван Алексеевич Плотва, я директор школы. С кем-то мы уже знакомы, а с кем-то пока нет. Я буду вести музыку. — Он сел на стул, достал из чехла гитару и красиво провел по струнам.

— Кто знает песню «Как ныне сбирается вещий Олег»? Все промолчали.

— А стихи?

Я, тихоня и «овца» подняли руки, но как-то не слишком уверенно.

— Прекрасно, тогда начнем.

Директор накрыл гигантской рукой гриф и ужасно громко запел про бегущего врага, хазаров, веру, родину и царя.

На перемене красивый мальчик собрал всех в классе, и сразу стало понятно, что самый главный тут он. Он был чем-то похож на Джона Коннора — и не только прической, но и характером. Действительно крутой и какой-то бесстрашный.

— Привет, новенькие. Короче, у нас тут никаких имен и фамилий — только кликухи. Я Кит. Ты кто? — спросил он Хлопья Перхоти.

— Воробьева Таня.

— Это ты дома Воробьева Таня, а в школе… — Кит внимательно оглядел лысую. — А в школе будешь Воробей.

Это Сыроежка, — он ткнул пальцем на доедающую колбасу лилипутку. — Овца, — насчет соседа я правильно угадала. — Фигура, — усатый. — Головастик, — худой малявка, которого я даже не заметила. — Ты будешь Клерасил, — почему-то велел он тощему, — а ты…

Все посмотрели на меня. Я вспомнила, что вчера на ужин мама приготовила гречку, а к ней открыли банку кильки в томате.

— Я Килька.

Тут начался второй урок, история. Ее вел папа Кита — Андрей Федорович Мачикин. Кит сказал, чтоб мы называли его Мочой, и я почему-то представила себе толстого лысого урода, но в класс вошел худой высокий человек с кудрявыми волосами и темно-карими глазами. Одет он был как мой папа: вельветовые штаны и свитер с заплатками на локтях. Не из-за дырок, а потому что так модно. Этим он мне скорее понравился.

— Пойдемте-ка в парк гулять. Погода хорошая, нечего в классе сидеть, — сказал Моча. И мы пошли к тусовке памятников. Головастик залез прямо на колени к тому, который в очках и с бородкой. Моча рассказывал о хитром римском императоре Сулле и юноше по имени Гай Марий, которого тот убил. В Новой школе можно было записывать не в тетрадку, а в блокнот. У меня был красивый, в коричневой кожаной обложке. Но в тот день я не записывала. Просто слушала, что рассказывал Моча, и заодно смотрела на Кита. Он не просто красивый, а очень красивый — в кожаной куртке, джинсах, со светлыми волосами до плеч.

— Чего зыришь?

Я отвернулась и сделала вид, что смотрю совсем не на него, а на Сыроежку, пожирающую булку.

После урока мы вернулись в школу — на молебен. Священник в золотом блестящем платье махал какой-то штукой на цепочке, а все нагибались в разные стороны и часто крестились. Я решила посчитать, сколько раз священник скажет «Господи помилуй», но почти сразу сбилась. Все вдруг брякнулись на колени, пытаясь дотянуться лбом до пола, и еще минуту лежали неподвижно. После молебна уроки закончились. Аллилуйя.

— Ну рассказывай. Как прошел день? — Мама налила мне тарелку бульона с клецками.

— Ничего интересного.

— Совсем?

— Ну… был молебен.

— То есть?

— Пришел священник и махал штукой с дымом, а все крестились и падали.

— А ты?

— Я нет.

Мама хмыкнула, и было видно, что она не очень довольна. Почему — непонятно.

В церковь мы не ходили, хотя однажды зашли в одну — очень красивую, рядом с новым домом. Мама предложила поставить свечку бабушке. В церкви было темно, хотя горело много свечей. На стене висела жуткая картина с Иисусом Христом посередине, которому в руки и ноги, как обычно на таких картинах, забили гвозди.

Когда мы вышли наружу, я спросила маму:

— Ты веришь в Бога?

— Не знаю. Наверное, скорее да, чем нет.

— А папа?

— Папа атеист.

— Что такое атеист?

— Это когда человек не верит в Бога.

— Если ты веришь, почему ты не ходишь в церковь?

— У нас в семье так не принято.

— А свечку мы почему поставили?

— Это хорошая традиция.

Первый дедушка иногда ходил в синагогу — еврейскую церковь — и приносил оттуда еврейский хлеб — мацу. Из нее мама делала оладушки и запеканку, но еще вкуснее было намазывать сверху масло и посыпать солью. Однажды за мацой пошел папа и взял меня с собой. В синагоге было тоже темно и немного холодно.

Мне нравилось, что мы евреи. У Майн Рида написано, что чем больше кровей смешивается в человеке, тем он красивее.

— А французской крови у меня нет? — уточнила я у папы.

— Вряд ли.

— А английской?

— Маловероятно.

— А испанской?

— Испанской нет, но наши далекие предки долго жили в Испании, пока их оттуда не выгнали в Восточную Европу.